Последнюю неделю Ханна на моих глазах начала превращаться из ординатора в полноценного врача. Я видел это в ее манере себя держать, в ее решительности во время осмотра, в том, как твердо она разговаривала с некоторыми из самых трудных пациентов и какое сдержанное сочувствие проявляла, сообщая плохие новости их родственникам. Она оказалась одним из наших самых сильных врачей.

Хотя Ханна Росс родом со Среднего Запада, в ее облике чувствуется североевропейская, немного голландская жилка: она высокая, подтянутая, носит модные очки в деловом стиле и, кажется, равнодушна к тому, что кто-то может оценить усилия, которые она приложила к выбору своего образа, вероятно, потому, что эти усилия уже стали для нее просто привычкой. Она быстро перемещается из палаты в палату, из одного крыла в другое, от сестринского поста к тележке с ноутбуком, где она может мгновенно найти нужные медицинские записи, вывести на экран МРТ и увеличить изображение опухоли или следов кровоизлияния в мозг.

– Что смотрите? – Ханна спросила Винсента с интонацией, которая, как она позже сообщила мне, была скорее канзасской, чем миссурийской.

– Бункеры.

– Вы имеете в виду «Все в семье»?[5]

– Да, да… Бункеры… Да.

Она может включать почти осмысленные оборванные фразы, эхолалию (повторение только что сказанного другими), персеверацию (один и тот же ответ на разные вопросы) и игровую ассоциацию (шутки). Хотя он знал ответы на многие наши вопросы, большинство его ответов были немного невпопад, чего он, казалось, не осознавал, однако это его совершенно не волновало.

– Как вас зовут? – спросила Ханна.

– Винсент.

– Хорошо. Где мы находимся? Что это за место?

– Винсент… э, да… Винс.

– Какой сегодня день?

– Авинс… Винс.

– Хорошо. Посмотрите на мою руку. Теперь следите за моим большим пальцем.

– С непальцем[6].

Гилберт, студент-медик, который проводил первичный осмотр, записал: «Осознает икс один»[7].

– Один – это что? – спросил я у него позже.

– Сам пациент, – ответил он.

– А тебе когда-нибудь попадался пациент, который бы себя не осознавал?

– Вроде нет.

– Конечно, нет. Так не бывает.

Фраза «Б и О икс три» означает «бодрствует, осознает себя, место и время». Некоторые люди добавляют четвертый уровень: «осознает ситуацию». Проблема в том, что все люди «осознают икс один», если, конечно, они не в истерике или не мертвы[8].

Винсент знал, кто он такой. Он достаточно хорошо соображал, чтобы считать себя остроумным.

Привела ли к этому проведенная в начале недели колоноскопия или, скорее, анестезия? Как по мне, это было просто совпадение. Большинство склонялось в пользу опухоли, кто-то высказался за инсульт, кто-то – за эпилептический припадок, однако все их догадки были основаны на результатах МРТ. Я эти снимки видел и знал, что ответа на них нет. У жены же Винсента, сидевшей у изножья его кровати, он был.

– У него с самого начала сильно болела голова, – сказала она мне, – и была высокая температура.

Ординаторы не упомянули об этом, хотя это было очень важно.

– Как насчет вируса? – предположил я. – Думаю, что, скорее всего, это инфекция.

Герпетический энцефалит – такова была моя догадка. Он объяснял и головную боль, и небольшой жар, чего нельзя было списать ни на опухоль, ни на инсульт.

– Забудьте пока про снимки, – сказал я Ханне. – Когда на них нет ничего очевидного, они могут только отвлечь. Ориентируйтесь на то, что расскажет пациент и что вы увидите во время осмотра.

Мы назначили ему ацикловир, противовирусное лекарство, и вскоре ему стало лучше. Через пять дней Винса выписали, он снова нормально разговаривал и, к лучшему или нет, снова стал похож на себя прежнего.