Все шло в штатном режиме. Еще немного, и колеса коснутся бетонки.

Вдруг моей старухе сделалось плохо. Не знаю, что на нее повлияло, – чувствительность к перемене места, изменение давления при посадке, утомление от дальнего беспосадочного перелета или то, что я испортила ей настроение.

Моя реакция на лице была совершенно непроизвольной. Теперь я очень жалела, что не сумела сдержаться, и она ее заметила. Почему я вечно сую нос не в свои дела и оцениваю, причем делаю так, что все замечают? Прихорашивается пожилая пассажирка? Да ради бога!

Думать надо, Лена, о своих обязанностях, ан нет, Лена опять вляпалась. Эх, если бы я тогда знала во что, то, наверное, смотрела бы на свою модную прихорашивавшуюся перед зеркальцем старуху холодно и бесстрастно, словно мраморная безрукая статуя Афины Парфенос в Лувре.

Короче говоря, когда самолет вошел в глиссаду, моя старуха, увидев мою насмешливую реакцию на ее прихорашивания перед зеркальцем, вдруг страшно побелела, обмякла, откинула голову на спинку и закатила глаза. Ее тщедушная грудь заходила ходуном так, что мне с испугу показалось, что у нее началась агония. Руки несчастной вцепились в подлокотники кресла, а миниатюрный подбородок жалко вскинулся вверх.

– Она сейчас кони двинет! – густым надтреснутым басом сказал чей-то мужской голос.

– Пожалуйста, без комментариев, – сказала я в ту сторону, откуда только что пробасил очередной умник. – Мы окажем ей помощь, как только самолет произведет посадку. Всем оставаться на своих местах. Спокойно, все хорошо!

В этот момент колеса коснулись бетонки. Салон затрясся так, словно огромные руки злобного великана стали неистово трясти самолет, намереваясь вытряхнуть всю его начинку вместе с людьми.

Пассажиры притихли и невольно втянули головы в плечи. Каким бы ни был смелым человек, в этот момент все равно страшно, потому что не знаешь, как пройдет посадка, все может повернуться как угодно и в любой момент. Главное, быть пристегнутым, чтобы не разбить голову и не свернуть шею. Обидно, когда такое случается. Бывает, что после аварии самолет оказывается поврежден незначительно и после косметического ремонта его можно вернуть в строй, а человеческие жизни, которые были потеряны из-за не пристегнутых ремней, вернуть нельзя.

Именно в эти секунды самые боязливые начинают неистово хлопать в ладоши, подбадривая себя, – мол, худшее, что могло случиться, позади, ура капитану воздушного корабля, успешно посадившему самолет! Стадный инстинкт приводит к тому, что все подхватывают и начинают восторженно хлопать, словно зрители в зале Малого драматического театра после комедии «Горе от ума», прошедшей с участием Юрия Соломина.

Они не понимают, что самое опасное начинается как раз после того, как самолет касается земли. Никто не знает, что будет дальше, и здесь необходимы выдержка, спокойствие и готовность ко всяким неожиданностям, а вовсе не бурные аплодисменты.

Наконец, взревели двигатели, включенные на реверс. Неприятное вибрирование прекратилось, скорость послушно упала, и наш аэробус, словно коварный зверь, укрощенный опытным дрессировщиком воздушного цирка, покорно потрусил по бетонной полосе.

Раздалась команда Глебова:

– Бортпроводникам занять свои места!

В мои обязанности входило занятие места у выходного люка, чтобы обеспечить штатный режим освобождения салона. Для этого мне надо было подойти к люку и перевести рычаг включения автоматики из положения ARMED (красная подсветка) в положение DISARMED (зеленая подсветка). Сделать это следовало после полной остановки самолета.

Однако вместо того, чтобы броситься к выходному люку, я, отстегнув свой ремень, кинулась к своей старухе, потому что мне показалось, что в следующую минуту она просто умрет. Только старушечьего трупа мне сегодня не хватало, и без этого целое море неприятностей и хлопот!