– Ja! – ответил он на немецком, но поспешил поправиться – Да, Даша! Если будет что-то срочное, сразу звони сама, только на номер Лукаса, я могу быть на съемках или церемонии.

– Хорошо, жалко, что Кристиан уснул, он был бы рад с тобой поговорить.

– Обними его от меня! Я скучаю по вас, но сейчас мне нужно идти!

– Я люблю тебя, Даниэль.

– Моё сердце с тобой.

Он сказал это буднично, так естественно, что она засияла от радости. Любовь к ней была для него чем-то очевидным, обычным, как дышать или играть на скрипке. Как продолжение его существа. Как неотъемлемая часть сущности. Она все утро ждала этот звонок, как спасительный круг, как глоток воздуха, как что-то, от чего зависела её жизнь, но звонок прозвучал, не принеся облегчения, только сосущее чувство пустоты.

– Я устала без тебя, мне без тебя невозможно и очень трудно – сказала она, глядя на фото Даниэля, светившееся на экране телефона.

Она уже хотела убрать телефон обратно в сумку, но позвонила мама.

– Да, мам.

– Ты что-то мне звонила в такую рань, случилось что-то?

– Кристиан заболел.

Она хотела сказать, что они в больнице, что ей страшно, что внутри у нее все переворачивается, но она не хотела пугать маму, поэтому все эти слова застыли на губах, и вместо них она просто сказала:

– Думала, ты подскажешь, какие лекарства давать, но потом в шкафчике нашла.

– А, поняла. Ты в гости не собираешься? У меня отпуск скоро, на дачу бы уехали, а то сидите в своем Екатеринбурге, свежего воздуха не видите.

– Собираемся. Ты же скоро в отпуск пойдешь? Вот пойдешь, и мы приедем.

– С Даниэлем? – в голосе мамы послышался еле заметный упрек в адрес зятя, которого она видела только один раз – в день свадьбы. Много раз по телевизору, много раз в газетах и один раз в жизни.

– Как получится, мамуль, ты не переживай. Вы с ним еще успеете хорошо познакомиться.

– А я и не переживаю. Ладно, я же на работе, вечером перезвоню.

– Хорошо.

Она отключилась, но телефон снова заиграл – Маша.

– Ну и с кем ты там болтаешь?

– С мужем, с мамой.

– С мужем. Мне иногда кажется, что он только на бумаге тебе муж. Считала тут, сколько раз вы виделись после свадьбы, как-то не впечатляет.

– Маш, ну ты же знаешь. Он не виноват, что Кристиан так чутко и хрупко переживает все эти перемены, он немного подрастет, мы найдем няню и я буду иногда летать с ним.

– Сама себе веришь? – Даша промолчала, только стул придвинула ближе к кровати, поцеловала ручку сына. – Вот и я тебе не верю. И вообще это не выход. Почему ты не можешь, как жена топнуть ногой и рявкнуть, чтобы дома сидел, а не мотался по миру. Денег у вас хватит, вместе сидеть не надоест, у вас же любовь все-таки.

– Зачем я буду ограничивать его потребность в развитии? Почему он должен бросать свой талант ради меня?

– Да потому что ты его жена, Даша! У вас сын растет! Ты вообще себя слышишь? Нельзя быть так абсурдно доброй ко всем. О себе думай хоть раз в неделю.

– Ладно. Как ты себя чувствуешь?

– Да, давай, переводи тему. Всё, Даш, мне все понятно. Стас у Миши, сказал, что они к тебе в обед поедут.

– Я буду их ждать.

– Жди, давай, звони еще. Люблю, целую тебя, птичка.

– Пока, моя милая.

Больше телефон не звонил, Кристиан продолжал тревожно спать, и Даше пришлось остаться наедине с собой.

Здесь в больнице, увидев Дмитрия Борисовича, она смогла поверить, что все хорошо, но тревога все равно её не отпускала. Она поверила, что это лечится, но твердо знала, что это не простуда. Она посидела пару минут и застенчиво выглянула в коридор. В коридоре плакала какая-то девочка лет шести, плакала и сквозь слезы говорила:

– Хватит тыкать в меня иголками! Мне больно! Хватит!