Мне стало грустно, и я отложила альбом, не досмотрев его. Не могла отделаться от ощущения, что не имею на это права… Посмотрю его лучше с хозяйкой. Когда она вернется!

Однако в тот момент, когда я убирала его, на стол выпала фотография.

– Какая же ты неловкая, Александра, – проворчала я, нагибаясь, чтобы поднять и засунуть ее назад.

Это был обычный снимок. Несколько человек, стоящих в кружке. Плохо различимые лица.

Только почему-то был отрезан уголок. Я повертела фотографию, пытаясь понять, что же там было. Чье-то лицо? Фигуры на снимке выглядели довольно размыто. Определить «кто есть кто» было практически невозможно.

Вздохнув, положила снимок перед собой. В конце концов я и сама неоднократно уничтожала следы собственного присутствия на снимках, если моя физиономия начинала портить мне настроение! Ничего удивительного в этом нет!

– Кто это? – спросила я.

Маша вопросительно посмотрела на меня.

Я протянула ей снимок.

– Не знаю, – пожала она плечами, – совершенно невозможно разобрать… Спросите у Сони.

Она очень быстро сунула снимок в общую стопку и тут же посмотрела на меня безмятежным взглядом, в котором мне померещилась на мгновение некоторая нарочитость.

Но, в конце концов, может быть, я становлюсь излишне подозрительной?..

Можно сидеть с каким-то человеком и молчать, нисколько этим молчанием не тяготясь. Вроде бы это тоже нормально – мы вот с Пенсом иногда молчим целыми днями, потому как и без слов прекрасно понимаем друг друга. Причем молчание получается уютным и приятным.

С Машей все выглядит иначе. Ее молчание было тяжелым, как воздух, насыщенный ртутными парами. Она как бы давала мне понять, что не о чем говорить красавице с тонкими чертами лица и гладко-змеиной головой и девице с внешностью пухлого мальчугана с рекламы. Проводила безжалостную грань, отделяющую меня от нее.

Не то чтобы это меня обижало, но в целом я почитала такое положение несправедливым.

В конце концов, красота тела – явление мимолетное.

пробормотала я едва слышно, рассматривая Само Совершенство.

Она меня услышала. Подняв глаза с очаровательным прищуром и недоумением, уставилась на меня и переспросила:

– Что?

– Так, это я про себя, – смешалась я, нахально отведя себе роль «красавиц былого», воспетых Вийоном. Не стану же я цитировать ей все! Поймет ли?

Впрочем, мои познания, кажется, пробудили в ней толику уважения. Она заинтересованно посмотрела на меня совсем не так, как раньше:

– Французский?

– Да, – кивнула я.

– А в вас и правда есть что-то от француженки, – рассмеялась она. – Вы чем-то похожи на Милен Фармер. Если, конечно, заставить вас качаться и не есть неделю.

Надо же! Я начала таять, как воск. После сравнения с мальчишкой теперь меня сравнили с изящной французской певицей! Интересно, кому верить?

Святое убеждение Пенса, что верить следует тому, кто говорит тебе приятные вещи, победило на этот раз мое скромное разумение того, что лучше мне самой над собой посмеяться, чем это сделают другие.

– А можно вас спросить об одной вещи? – снова подала голос Маша, явно сдаваясь любопытству.

– Конечно, – кивнула я, радуясь тому, что Франсуа в очередной раз помог мне растопить лед.

– Как вы познакомились с Соней?

Оп, Сашенька! А придумать-то мы ничего и не успели!

– Вам честно или наврать? – спросила я, откровенно и простодушно взирая на мою визави.

– Честно, если сможете, – рассмеялась она.

– Я детектив.

Она помрачнела.

– Та-ак. Значит, Соня все-таки обратилась к вам. Неужели она не понимает, как это глупо?!

– Маша, почему? Почему это глупо?