– Это твой отец? – спросил он у Марии.

– Да. А где твой отец?

– Мой?

– Ну, да – твой!

– Он умер.

– А мать?

– Ее посадили в тюрьму.

– Да? – сказала Мария, удивленно заглядывая в лицо своего собеседника, после чего, девочка замолчала.

Между тем, Жером продолжал вслушиваться в разговор Маделора и Савиньи. Он услышал имя матери. При этом дорогом для него имени, сердце его усиленно и тревожно забилось. Он слушал и понимал.

Вдруг, с криками и рыданиями, он стремительно бросился в объятия к Савиньи и нервно к нему прижался. Девочка сделала то же самое. Ее щеки лихорадочно раскраснелись. Личико опечалилось. Старик обнял и Марию. Дрожащей рукой он ласкал, в одно и то же время, и дочь Маделора, и сына вдовы. Странная случайность, сблизившая этих обоих детей, на самой заре их жизни!

Савиньи долго не спускал пристального взгляда с малюток. После этого, он посмотрел на врача-эксперта. Казалось, он надеялся встретить такую картину: Маделор, взволнованный, нерешительный, сбитый из позиции, стоит перед этим ребенком, который с такими громким плачем взывает о спасении своей матери…

Маделор сделал нетерпеливый жест рукой и неловким движением повернул свою голову в сторону.

Тогда старик встал со своего места и направился к двери. Мария продолжала тихонько плакать. А лицо Жерома приняло какое-то суровое выражение, и в глазах отразилась ненависть.

Он взял за руку Савиньи. Переступая через порог двери, мальчишка обернулся в сторону Маделора. И в его взгляде снова сверкнули ненависть и злоба. Губы плотно сжались, и, казалось, мальчику стоило много труда сдержаться, чтобы не выкрикнуть в адрес доктора какую-нибудь угрозу…

– До свидания, господин Маделор!..

Население Шато-де-Шателя охватил необычайный ажиотаж. Близь здания суда нельзя было ни пройти, ни проехать. Сам зал был переполнен публикой.

Наступил день ассизов.

Привели Анну. Необычайное волнение мешало ей в полной мере оценить то, что творилось вокруг.

Между тем, при виде вещественных доказательств, выложенных на стол, она невольно почувствовала внутри себя какой-то ледяной холод. После этого, машинально заняла место среди жандармов, которые были неподвижны, как статуи. Подсудимая сидела, выпрямившись, положив руки на колени. До ее слуха доносился монотонный голос, который, то и дело, произносил ее имя. Этот голос читал что-то, но что именно – этого она не понимала. Вокруг нее разговаривали, кто-то задавал ей какие-то вопросы, кто-то давал на них ответы. Ее попросили встать, и ей пришлось подчиниться. Анна Комбредель была, как во сне. Она была убита, уничтожена.

Наконец, перед судьями появился Маделор, одетый в черное, и дал свои ужасные показания. Вслед за этим, в зале суда раздался крикливый голос адвоката, взявшего на себя ее защиту. Он не щадил усилий, чтобы дискредитировать результаты медицинской экспертизы. Но Маделор возразил, он вступился за свои выводы с особенной энергией.

Что произошло после этого?

Да разве она может на это ответить. Как будто члены суда еще раз обменялись какими-то отрывочными замечаниями. Кто-то сделал было какое-то возражение. В зале раздался шум, все разом заговорили. Наконец, все стихло.

Подсудимой снова велели встать. К ней еще раз обратились с вопросом. Это был уже последний вопрос. Ей показалось, что ее спрашивают, не имеет ли она чего-либо добавить к защите. И она отвечала:

– Нет!

Ее увели. В комнате, куда ее отвели и оставили одну, вместе с жандармами, царила мертвая тишина, но в ее ушах раздавался звон. Ее глаза, в печальной задумчивости, были устремлены на пол. Она машинально считала кирпичи мощеного пола под ногами.