— О, сколько лишней драмы…

— Порой мне кажется, что это… – и она нахмурилась, задумалась, на лице появилась, как он видел через отражение в зеркале перед которым брился, неподдельное выражение скорби, обиды. — Они все проклинают нас, и поэтому я не могу забеременеть.

— Поэтому ты достаёшь этим Шэллину? – заметил Верон.

— Вы все так её защищаете, а меня? Я не достойна вашей защиты?

— Ну, что такое? – он умылся и развернулся к ней. — Граф или его сын не понимают слова “нет”?

— О, Верон, – Лана недовольно мотнула головой и надулась, якобы оскорбившись. — Ты опустился до слежки за мной?

— Нет, я просто приглядываю за тем, что принадлежит мне и, несмотря на твоё мнение, готов это защищать, если придётся.

— Неужели? – закатила глаза супруга. — На дуэль его вызовешь?

— Что? Ланира, – ухмыльнулся Шелран. — Я банкир, а не дуэлянт. Я разорю его.

— Как это низко, – ответила она.

— Зато не прозаично, – заметил Верон, пожав плечами, и ушёл к себе, чтобы одеться. Прислуги, несмотря на статус у него не было, поэтому в обычные моменты он одевался сам, а в особых случаях ему помогал старший лакей. — Мальчишке-то есть пятнадцать? – спросил он у супруги, которая так и осталась в ванной – сидела, глядя на своё отражение в зеркале на стене.

— Ему почти девятнадцать, – зло отозвалась она.

— Оу, большой мальчик. И как он? Судя по всему не очень?

— Я тебя прошу, хватит!

— Зато его будущая супруга будет тебе очень благодарна, что научила его чему-то большему, чем пара традиционных поз.

Она не ответила, поэтому он заглянул в дверной проём, встретился с ней взглядами:

— Мне порой кажется, – проговорила Лана с надрывом, — что у тебя сердце тоже в клочья разорвало взрывом.

— Может быть. Хорошо, что тебе не нужно моё сердце, – и он подмигнул ей, уходя.

Иногда Верона посещала мысль о том, что он и сам не заметил, как уродство изувечило его и внутри тоже.

Он был жёстким, непримиримым, упрямым, да, но всё же его растили в семье, где были на первом месте понятия благородства и чести, но ни первого, ни второго в Вероне теперь не осталось. Точнее он перестал вспоминать о них, когда столкнулся с разорением семьи.

Отец, ведомый вот как раз этими качествами, а ещё состраданием и мягкостью, умер и оставил семью почти ни с чем. Верону перешёл титул и долги, почти банкротство, и из этой ямы он не мог выбраться, без помощи извне, несмотря на все свои знания и острый ум.

Брак с Ланирой был спасением – отец её дал с ней приличное приданое, прежде всего из-за её печальной славы низко павшей первой красавицы двора. Верон не просто расплатится с долгами, он смог снова начать приумножать своё состояние, и на данный момент у его супруги в банке был счет суммой в полтора раза большей, чем та, что дал её отец за союз с ней.

По началу Верону было сложно с Ланирой, он старался быть благородным, но потом – понял, что оно ей не нужно. А разобравшись в её потребностях, лишь зло усмехнулся сам себе…

И вот это гниение уже было не остановить. Всё, что было в нём хорошего, кажется безвозвратно ушло, разложилось, оставляя лишь шрамы и едкий туман из желчного сарказма и иронии, в котором тонули просьбы должников отложить оплату по счетам.

— Хорошего дня, ваша светлость, – улыбнулась Эйва, с которой он встретился в дверях.

— Спасибо, Эйва, – отозвался Верон. — И передай, чтобы к обеду меня не ждали.

— Да, господин.

Он почти вышел, но потом обернулся:

— И, Эйва, скажи, пожалуйста, Яци, что она тоже едет в Хиит, я думаю, что после свадьбы мы с герцогиней там немного побудем.

— Да, господин, ваша сестра будет счастлива, – ответила горничная.