Олег посмотрел на себя в зеркало и понял, что разгладить его физиономию смогут только время и хорошее настроение, а сейчас на него смотрел сорокапятилетний, небритый, но все еще симпатичный человек. Олег не имел привычки рассматривать внимательно себя в зеркало. Да, в прошлый раз он был моложе, поэтому он всего лишь расчесал свои волосы и умылся холодной водой. Он нашел оба носка и вышел на большой балкон.
Вот ради этого большого балкона и прекрасного вида с него он и купил эту квартиру в новом доме на окраине города, продав свою небольшую в центре. Рядом с домом текла река, а за ней – поля и леса. И весь горизонт открыт. И весь горизонт открыт! Огромные стаи черных птиц утром и вечером пролетали над домом и своим гамом заставляли всех людей с какой-то тревогой поднимать головы вверх. Олег на балконе завтракал, обедал, читал, писал, мечтал, пил вино, ругал себя за выпитое вино, считал, сколько ему еще осталось жить и сколько и чего он еще сможет сделать за это время. А иногда он засыпал на балконе под утро, когда уже очень ранние птички начинали свой щебет. И ему становилось от этого спокойно: и этот день, и завтрашний, и послезавтрашний пройдут – и утром у реки обязательно будет слышен этот вечный утренний птичий щебет. Радуйся этому – ты даже можешь жить только ради этого. А вечером ты будешь смотреть на закат солнца и ублажать свое чрево. И опять сдвинешь с маленького столика винной бутылкой томик Ницше, потом поднимешь его и начнешь читать на случайно раскрытой странице слова Заратустры: «Я ранен своим счастьем: все страдающие должны быть моими врачами»… И почувствуешь свою какую-то причастность к этим словам, и уже очень осторожно поставишь бутылку на столик.
Олег держал в руке винную бутылку, она была еще достаточно тяжелой. За окном полуденное солнце и шумная жизнь города. И никто на тебя не смотрит, и никто тебя не слышит – им всем просто не до тебя. И он обратился к маленькому-маленькому человеку на узкой тропинке у реки в детской коляске, своему соседу, перед которым висели разноцветные шарики «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан»:
– Аркадий, за последние десять лет не помню, чтоб кому-то в чем-то отказал. А, может, меня просто уже никто не просит о помощи, только: «Приди, умираю от одиночества и не с кем выпить вина. Совсем не пишется. Совсем не пишется. Ха-ха-ха!» Ха-ха-ха! Или они могут сказать, что если он у нас ничего не просит, то как мы будем просить у него. А я всегда пытаюсь дать больше, чем просят. Нет, а ты попробуй отдать все… Ха-ха-ха! Попробуй!
Олег встречал гостей у двери с тремя наполненными стаканами вина – в большой винной бутылке не осталось совсем ничего:
– Дорогая Татьяна, дорогой Сергей, ваш семейный портрет…
– Это Мишель, она француженка и приехала к тебе с просьбой… Она прочла две твои последние статьи, прошлогодние… Они ей очень понравились. И кто-то ей сказал, что ты очень умный и талантливый. Может быть, шутили… Но она нашла меня, твоего друга – и вот мы с ней приехали к тебе. Мишель журналистка. Она приехала в Россию написать статью о русском человеке: как ему живется и чем дышится. Это должен быть собирательный образ… Она должна описать всего лишь один день русского человека. Это очень известное французское издательство… Что, не ожидал услышать такое? Мишель, подтверди! Мишель очень хорошо говорит по-русски.
– Да, дорогой Олег Забродин, я приехала именно к тебе. Я очень много про тебя знаю, узнала, мне Сергей рассказал о тебе. Только ты сможешь мне помочь. Мне очень понравились твои статьи. Я не читала твои статьи – я их пела. Меня что-то заставляло перечитывать каждое предложение статьи несколько раз: чтобы понять суть и восхититься формой… Я очень много ходила в Москве по театрам и выставкам, я хотела увидеть ЕГО, того, кто должен прожить всего лишь один свой день, но он будет интересен очень многим читателям. Я хочу спокойно с тобой обо всем поговорить… Олег, это все надо придумать или это все надо самой увидеть?.. Выпьем совсем немного вина. У меня есть бутылка хорошего французского вина, правда, которую я купила в Москве, перед тем, как ехать к тебе. У тебя есть для меня время?