Скворец согласно кивнул:

– Твоя бабушка, Светлана, совершенно права. Если ребенок не имеет возможности или просто сил активно учиться, читать хорошие книги, его речь формируется только под влиянием окружающих людей. А купеческое сословие в конце 19 века не слишком-то тянулось к знаниям.

– Но погодите, Кирилл, – перебила я скворца, – Вы же сказали, что Секлетея Потаповна уважает научный прогресс!

– Да, уважает, – Кирилл сердито покосился на ухмыляющегося Иноземцева. – Насколько это возможно, конечно, при ее воспитании. И, разумеется, учитывая нравы общества, в котором она живет. Не забывайте, в этом купеческом доме течет позапрошлое столетие! Больше половины населения России вообще безграмотно. А некоторые государственные деятели твердят с высоких трибун, что образование для женщин вредно.

Сашка поднял вверх указательный палец и изрек:

– О, девчонки! Слыхали? Радуйтесь, что сейчас живете, а не тогда! Ты, Ковалева, и не знала бы, что такое шахматы. А ты, Костина, свои любимые книжки в глаза бы не видела. Так что цените наш 21 век!

– Да мы ценим, Санек, не сомневайся, – нетерпеливо отмахнулась Светка. – Но Вы, Кирилл, говорили про вдову…

– И продолжаю. Зря ты, Александр, улыбался, когда я упомянул про ее желание приобщиться к науке. Кстати, ты и сам лишь недавно начал добросовестно учиться. Не так ли?

Сашка покраснел и опустил глаза. Надо же, Кирилл попал прямо в точку! Откуда только он все про нас знает? А скворец невозмутимо продолжал:

– Так вот, о Секлетее Потаповне. Она действительно любознательна и очень интересуется наукой – разумеется, в тех пределах, которые доступны для нее при столь низком уровне образования. Эта, как вы понимаете, по природе очень неглупая женщина хотела бы знать и гораздо больше, но… Достаточно упомянуть тот факт, что она собрала дома большую библиотеку. Секлетея Потаповна постоянно читает, стараясь понять книжную, как она выражается, «премудрость». Особо отмечу: ведя себя подобным образом, вдова вызывает постоянные насмешки в свой адрес от знакомых кумушек-купчих. Да-да, тех самых убежденных невежд, которые одинаковы в любые времена. В 19 веке они, например, целыми днями только едят, спят да молятся.

– Что, и днем спят? Как детсадовцы? – поразился Сашка.

– Именно! Да и чем им еще заняться, чтобы убить время? Ведь, несмотря на умственную лень, они живые люди и погибают со скуки в своих четырех стенах. Но вот книгу в руки взять совершенно не в силах! Купчихи считают Секлетею Потаповну гордячкой, которая хочет быть умнее их, и упоенно сплетничают о вдове. Причем выдумывают о женщине самые безобразные небылицы – например, о том, что она колдунья и тайная чернокнижница. Потому-то Секлетея Потаповна, мол, и читает – а зачем ей еще это может быть нужно? Но в душе болтушки, конечно, завидуют товарке, хотя ни за что в этом не признаются – даже сами себе.

– А чему завидуют-то? – пожал плечами Сашка.

– Очень просто. Каждый тупица в душе понимает: мыслящие люди что-то ведь да находят в книгах. И явно интересное для них, даже увлекательное! – но, к сожалению, недоступное для глупцов. А это обидно! Вот поэтому неучи терпеть не могут людей образованных, да и просто стремящихся к знаниям – из зависти, разумеется.

Я вспомнила о Щуке. Действительно, он нас с Ковалевой ненавидит именно из-за того, что мы хорошо учимся и много читаем. Бедный Ленька, тяжело ему живется!

Сашка нахмурился и пробормотал:

– Ну, я это… В общем, беру свои слова обратно. Эта Секлестея – она продвинутая тетка. Я над ней больше не стебаюсь.

– И не Секлестея, а Секлетея, – поправила его Светка. – Сам научись говорить, потом над другими насмехайся!