Сначала Таллури услышала спокойный, размеренный, будто вовсе без любопытства голос:

– Справляется?

– Ага! – она облизнула верхнюю губу. – Он умнеет на глазах, приладился перекусывать самые жесткие ветки и всё быстрее!

Тут только она обернулась на голос и – обнаружила прямо перед собой серые, цвета непогожего осеннего неба, немного усталые глаза незнакомца. Он был худощав и не по – здешнему смугл (слишком смугл даже для атланта), что особенно подчеркивал белый хитон. Короткий ежик выгоревших (или поседевших?) волос не давал определить возраст. Чуть старше ее отца или чуть младше? Выглядел человек очень строго.

– Ты кто? – от испуга хрипло выдохнула она.

С серых глаз вмиг слетела усталая дымка, и жрец искренне рассмеялся:

– А ты сама-то кто?

– Я – Таллури. Из Тууле.

– Вот ты – то мне и нужна. А…

Он хотел еще что-то добавить, но она настырно переспросила:

– Кто ты?

– Об этой твоей черте, задавать нетерпеливые вопросы, мне говорили. Я – Энгиус. Меня прислали для беседы.

– Кто прислал?

– Великий наставник, Древний Ящер.

– Почему его так зовут – Древний Ящер?

– Потому что он – Древний Ящер, – прозвучало туманно. – Поднимемся – ка на самый верх, – он показал рукой на башню Храма.

Детям было разрешено подниматься туда лишь в ночь новолуния, да и то не каждый раз и не всем. Поэтому она не стала упрямиться и с готовностью вложила свою ладошку в его протянутую руку, не отрывая взгляда от вожделенной башни. Рука взрослого оказалась сухой и теплой. Это было приятно. И дополнительно приятно было то, что этот человек вызывал доверие, быть может, потому, что чем-то неуловимо напоминал ей отца.

Сухие губы жреца тронула улыбка:

– Я знал, что башня мне пригодится. А что же жук?

Жук, крадучись, уползал. Таллури дернула плечом, провожая его равнодушным взглядом, и нетерпеливо потянула жреца в сторону башни.

Крутая лестница внутри башни поднималась – вилась все выше, слепил глаза белый камень стен. В квадратные оконца вместе с солнечными бликами прорвался и свисал внутрь усыпанный мелкими розово-лиловыми цветками вьюн, и дрожали под касанием солнечных лучей серебристые нити-паутинки. Чуть щербатые ступени, осыпающиеся по кромке мелкими, в песок, камешками, деревянный, отполированный тысячами касаний, поручень – чем выше, тем больше солнечного света и меньше вьюна: так высоко он добраться не мог.

За все время подъема Энгиус не произнес ни слова. Таллури шла за ним, влекомая его сильной рукой, и ей страшно хотелось расспросить – почему он здесь и зачем они идут наверх, и еще о чем-нибудь. Лишь бы только говорить с ним. Но потом смотрела на его бритый затылок, на свисающий с пояса свиток, продетый в глиняное кольцо-крепеж, на браслет из сияющего металла (она уже видела такие и знала – это орихалк), охватывающий руку чуть выше локтя, и не решалась заговорить. Несколько раз было начинала:

– Э-э… а можно я… Простите, но мне… – но обрывала саму себя на полуслове. Энгиус ни разу не обернулся.

Ждала, что, поднявшись на самый верх, он скажет, по крайней мере, что-нибудь типа: «Вот мы и пришли» или еще что-то. Но вот они ступили на последнюю, главную, площадку башни, ровно усыпанную белой мраморной крошкой. Выше – только небо. Но жрец молчал, только выпустил ее ладонь из своей. А вслед за тем будто бы вообще потерял к ней интерес – отошел к краю, сел на пол, скрестив ноги, и погрузился в глубокое размышление. Таллури оказалась предоставлена самой себе.

На круглой площадке, обнесенной по краю зубчатой стенкой-парапетом, не было ничего. Лишь один предмет в самом центре – окованная медью большущая подзорная труба на массивном, в виде звериных лап, треножнике.