Это был прекраснейший сад, каких она не видывала до сих пор. В его таинственной, густо – зеленой глубине прятались два родника, струящиеся меж влажных блестящих валунов, – холодный (ледяной, до стука зубов!) и горячий, не остывающий никогда, даже в самые ненастные дни. Им нельзя было трогать эту воду, жрецы специально предупреждали! Но Таллури все-таки сунула украдкой палец и в один, и в другой источник. Ну, обожглась немного, подумаешь!

Пусть храмовый комплекс обнесен огромной и ужасно толстой каменной стеной, за которую их выпускают только на ближайший луг за травами и цветами под наблюдением немногословных послушников; пусть сад не настолько велик, чтобы в нем можно было спрятаться; пусть новые уроки (язык, общественные правила, обязательные навыки) занимают все больше времени, зато таких роскошных цветов, таких длинных лиан, таких величественных деревьев в Тууле не было!

И она первая из всех обратила внимание, как много значат в Атлантиде цветы! Например, если надоели уроки, то можно просто подойти к жрецу в бирюзовом, вежливо тронуть его за край ризы и сказать: «Мне так хочется полюбоваться на цветы в этот час дня!» И он отпустит, непременно отпустит!

Но она-то сама уходила в сад вовсе не из-за уроков, а в самом деле из-за цветов! Жрецы не напрасно ей верили. Ведь именно Таллури нашла в самом дальнем углу сада, укромном и тенистом, чудесное и странное растение: единственный, несгибаемо тугой стебель был ровен, как стрела, а жесткие продолговатые листья, повернутые к небу, как ладони в молитве, небывало темны, чуть ли не черны. Таллури привела жреца, и тот ахнул:

«Торнахо! Дитя мое, ты нашла торнахо!»

«Как он цветет?»

«Необыкновенно: раз в год, в полнолуние – и то если случится гроза! Только так! Почему, никто не знает. У него всегда один великолепный багряный бутон, светящийся изнутри, а запах утонченный и терпкий, – жрец подумал и сообщил уже другим, деловитым тоном: – Ароматическое масло из семян торнахо стоит безумных денег!»

«Я хочу знать, как он пахнет, и буду ждать цветения!»

«Не жди: его родина в горах, и маловероятно, что он зацветет здесь. Странно, что он вообще здесь вырос! Но листья торнахо, если их вот так, посильней, растереть в ладони, пахнут точно так же, как цветок».

Таллури растерла жесткий лист между пальцами – прекрасный и терпкий (почему-то удивительно знакомый!) аромат поплыл, слегка кружа голову. Жаль, что она не увидит багряного цветка!

Но это она нашла торнахо, и поэтому ей было разрешено бродить по саду сколько душе угодно. Это утешало и вливало жизненные силы в ее душу, измученную месяцами тоски по родным, по прежней жизни. А может быть, по безвозвратно уходящему детству… «Неужели? Так рано?» Но она осознала это! А значит, детство действительно уходит.

И будто в подтверждение этому заключению пришли новые жрецы, в белых одеждах, серьезные, молчаливые строгие. Они появлялись в Храме Жизни по одному: день за днем – жрец за жрецом, в белоснежных хитонах, они брали за руку каждый по одному ребенку из группы «Тууле» и куда-то уводили. Говорили – для какой-то последней, особой (вродепроверки), беседы.

Самые младшие опять было принялись плакать, но эти, в белом, не были расположены утешать и подтирать носы. И все попритихли.

Таллури «ее» жрец нашел (конечноже!) в саду. Высунув язык, она в упоении разглядывала громадного рогатого жука величиной с ладонь. Она слегка подпихивала его под брюшко, чтобы позлить, и тут же подсовывала ему травинки и веточки, одну толще другой, чтобы жук их перекусывал. Эксперимент был в самом разгаре: с какой по толщине веточкой жук-таки не справится?