Дружным смехом компания перекрыла звучащую в баре музыку.

– Это еще что, – продолжил Краснов. – Круче было, когда на грешную землю спустился. Можете представить себе, как я выглядел. Стою – опять же не к столу – заблеванный по пояс, а командир кострошит меня на всех доступных языках и наречиях – полиглот – орет, что под трибунал отдаст, а это он может – суров. Ребята вокруг ржут, как племенные жеребцы. Я пытаюсь оправдаться, говорю, что ни грамма не пил, а траванулся продуктами, привезенными дружком. Знаю я, какие это продукты, орет командир и продолжает вспоминать всех моих родственников до десятого колена. Наорался вдоволь и отправил меня к врачу. Слава Богу, доктор – знакомец мой давнишний. Договорились, и за бутылку коньяка получил я справку, что алкоголь в крови в пределах допустимого. И доктор вроде как не особо сильно соврал, и мне хорошо. Отмазался, короче. Но с тех пор от одного слова «самогон» в холодный пот бросает.

Снова грянул хохот.

– Что ж это тебя от бутылки на троих так разворотило? – поинтересовался Алекс.

– Так бутылка деревенская была, как положено, полуторолитровая! – оправдался Краснов.

– У нас всего лишь ноль-семь и не свекольный самогон, так не пора ли по третьей? – поинтересовался Валентин Сергеевич и, восприняв молчание как знак согласия, разлил остатки спиртного по бокалам. – За что пьем?

– Хотелось бы за любовь, но третий тост у нас «за погибших», – ответил Алекс. – Пьют стоя и молча, не чокаясь.

Они встали и выпили, чем привлекли еще большее внимание посетителей бара.

– Чего это все на нас косятся? – поинтересовался молчавший до этого Роман Севастьянов, рослый плечистый парень, пилотирующий «Эскорт-2».

– А ты бы не косился на их месте? – усмехнулся Алекс. – Вражеские пилоты распивают виски и ржут, как ненормальные, у них под носом. Да в других условиях они бы давно нас на куски порвали.

– Ну, это еще кто кого порвет! – рыкнул Севастьянов, расправляя плечи.

– Господа! Давайте никто никого не будет рвать, – поспешил вмешаться Валентин Сергеевич. – Все немного выпили, не будем горячиться. Хотя все они знают, кто мы, и в той или иной степени осведомлены, почему мы здесь оказались, но я предлагаю покинуть это гостеприимное заведение, чтобы не вызвать у местных лишнего раздражения. Нам ведь ни к чему неприятности?

– Руки о них пачкать… Нужны мне эти янки, как собаке пятая нога, – полным презрения голосом сообщил Севастьянов. Вдобавок он полоснул взглядом из-под нахмуренных густых бровей по американцам и, движением головы указав на одного из них, громко усмехнулся: – Ты смотри, как пялится! Гляди ты, какой важный, как глаза выпучил. Форма новая с иголочки. Прямо франт. Ха-ха! Вот только нашивки ду-р-р-рацкие! Овалы какие-то.

– Да хрен с ним, Ромка! – отозвался Краснов. – Что он девка что ли, чтоб ты им любовался? Пойдём лучше спать, ребята! Может, настоящие девчонки приснятся!

– Точно! – отозвался Голубков. – Поели, можно и поспать!

На том и порешили. Соломатин щедро расплатился с официантом, и отужинавшие пилоты направились к выходу.

– Погодите, мне бы облегчиться… – тихо произнес Севастьянов, озираясь. – Где у них тут сортир?

– Там! – ответил Алекс, указывая направление рукой. – Иди, мы на воздухе подождем, да побыстрее давай!

– Не мужское это дело – давать, – усмехнулся Роман и направился к двери с надписью «WC».

Воздух на улице заметно посвежел. Позёвывая, пилоты закурили. Тонкими струйками сигаретный дым поднялся к звездному небу, где красовалась огромная Луна цвета окровавленного лимона. Курили молча, каждый думал о своем. Краснов – о том, что в Нижнем Новгороде не бывает такой Луны. Голубков – о том, что дочка вот уже две недели болеет, а он вместо того, чтобы быть рядом, торчит на этой чертовой базе! Именно из-за этого перелёта ему перенесли недельный отпуск на теперь уже неопределенное время. Алекс мечтательно прикидывал, что при такой жаре, как здесь, на Волге должны отменно брать сомы. Эх, сейчас бы оказаться у костра на берегу реки, лечь поближе к огню, заложить руки за голову и смотреть в звездное небо, а когда на донке призывно затренькает колокольчик, вскочить и тащить к берегу крупную упирающуюся рыбину. Развалившийся в кресле автомобиля сержант Уилсон мысленно клял этих чёртовых русских, что мешают ему поскорее вернуться в казарму и завалиться спать. Лишь Валентин Сергеевич, наконец-то позволил себе ни о чем не думать. Он просто слушал тишину ночи. А ночь выдалась на удивление тихая. На удивление боевым летчикам, привыкшим к тому, что даже ночью на аэродроме, не замолкая, надрываются двигатели самолетов, бряцают всевозможных железяки, то и дело раздаются крики и брань техобслуги. Но здесь, в глубоком американском тылу, ночами царят тишина и покой.