– Сколько будет длиться стоянка? – Раниер морщился, оглядывая из-под ладони берег.

– На острове проведете десять дней. К концу десятого я дам сигнал трубы. Без сигнала не выходить на берег, иначе никогда не вернетесь. Поняли?

– Услышим сигнал трубы, и сразу на пляж, – повторила я.

– Именно так. С Острова доставлю вас в порт Тарага. А дальше – ступайте куда хотите.

Корабль стоял, глубоко зарывшись носом-тараном в песок. Мы стали собираться – сложили в непромокаемые холщевые куртки с капюшонами, просторные льняные брюки, кожаные сапожки. Раниер разделся полностью, снял даже тунику, я же предпочла все же надеть короткие шароварчики и тунику без рукавов – разгуливать нагишом перед экипажем странной галеры мне совсем не хотелось.

– Погоди! Час настал!

Раниер достал серебряный футляр, извлек из него небольшой кусок пергамента, шириной в два пальца, не более.

– Нам нужна охранная грамота, помнишь?

Он вытряхнул из футляра острый серебряный стиль, повертел в руках, будто примеривался метнуть его в стену, а потом повернулся и вонзил мне в руку и тут же выдернул. На острие повисла капля крови.

Я взвизгнула.

– Ты что, с ума сошел?

– Пиши, скорее! – он указал на полосу пергамента.

Никогда прежде я не видела его таким – натянутым как струна. Его голос буквально звенел.

– Что писать?

– Охранное письмо.

– Какое?

– Перевозчик сказал: здесь нет людей. Пиши так: «Два человека сойдут на берег, двое вернутся на корабль».

– А своей кровью ты это не мог написать? – спросила я, выводя буквы.

– Своей – нет.

Я написала продиктованную фразу и уже хотела спросить, что дальше, как буквы вдруг как будто вдавились в пергамент, вспыхнули огнем и вместе с пергаментом исчезли.

Лодки для высадки у Перевозчика не имелось. Пришлось прыгать в воду. Я проплыла локтей двадцать прежде, чем удалось нащупать ногами дно. Так мы с Раниером выбрались на пляж.

– У вас десять дней по календарю Острова! – прохрипел капитан, стоя на носу и глядя на нас сверху вниз. – Если не вернетесь, на закате означенного дня я уйду в Океан.

Я смотрела на него, прикрывшись от солнца ладонью. Мне вдруг представилось, что Перевозчик и есть верховный бог, а остальные были как дети, которым он позволял резвиться и играть. А потом взял и выгнал их за дверь, а дверь эта здесь, на этой прекрасной и пустынной земле, где живут крикливые птицы…

– И черепахи, – подсказал Раниер, – указав на огромный серый панцирь на песке, похожий на древний щит.

Он уселся на панцирь как на скамью и принялся затягивать шнурки своих брюк у щиколоток. Башмаки он надевать не стал – по песку лучше ходить босиком. Я же предпочла остаться в мокром бельишке, которое на морском ветру должно было быстро высохнуть.

– Куда нам идти?

– Туда!

Неопределенный жест в сторону холма, где – я теперь разглядела – поблескивало белым неведомое строение.

– Будем пробиваться через заросли?

– Поищем тропу.

Раниер двинулся вдоль берега, вглядываясь в золотистый песок, будто пытался отыскать следы. Внезапно он остановился и указал рукой:

– Вот…

На песке отчетливо обозначился след обода от повозки или колесницы. Но мне почему-то показалось, что след этот оставлен много-много лет назад. Он как будто окаменел. Песок заносил его, а ветер сдувал насыпанное.

– И мы пойдем туда наверх пешком?

– Зачем?

Я ощутила веяние прохладного ветерка, громко крикнула птица, метнувшись в сторону. В следующий миг перед нами стояла легкая повозка на двоих, запряженная белоснежной лошадкой.

– И… на ней можно ехать?

– Если ты не будешь меня постоянно отвлекать вопросами, то можно. И оденься наконец – мало ли что может свалиться в зарослях тебе на голову.