В дымоходе радостно прожорливо гудело, в комнате сделалось тепло, почти жарко, но я демонстративно кутался в плед. Я ждал иного разговора от Френа, а не поучений и упреков, его слова меня только злили.

– Ты не расскажешь отцу про мое купание? – спросил я.

Самым унизительным в сегодняшнем происшествии было не то, что я провалился под лед, а то, что позабыл о своем магическом Даре и барахтался как несчастный кутенок, беспомощный и жалкий. Я испугался этой огласки – так, что дрожь вновь охватила меня с головы до ног и противно заледенело в груди. Больше всего я боялся, что об этом моем сегодняшнем унижении узнает отец. Но это может и не самое страшное. Страшнее, если магистр Крон узнает, а с ним и все его ученички, особенно старшие, те, что корчат из себя непобедимых магиков.

Меня прям скрючило от унижения.

– Подумаю, – отозвался Френ. – А ты подумай, почему хочешь оставить это в тайне.

Я через силу распрямился и сел на кровати.

– Не смей никому рассказывать!

Френ повернулся ко мне, блики огня плясали на его лице, отчего казалось, что он смеется.

– Ты мне приказываешь? Ты просто перепугался, Маркус. И продолжаешь растить в себе страх. Побори его, ощути свою силу. Всем случается испугаться. Управлять страхом – большое искусство. Думаешь, твой отец не боялся, когда приказал проткнуть себе руки магическими иглами, чтобы ты мог появиться на свет? Думаешь, твоя мать не боялась, когда велела ампутировать Кенрику руки? Или Диана не боялась, когда зашивала его раны? Все боятся, но не все становятся рабами страха.

Он ушел. А я лежал, свернувшись калачиком под теплым пледом, ощущая каждой частицей тела отчаяние. Если кто-то узнает о моей беспомощности и моем унижении, я этого не переживу. Крон как-то сказал, что я стану великим магиком. И вот, поглядите: великий магик чуть не утонул в двух шагах от берега.

Явилась толстушка Миола, принесла чашку с бульоном, поставила на столик рядом с кроватью.

– Френ сказал, что ты приболел. Ты простыл? Послать за медикусом?

– Не надо. И забери свой дурацкий бульон.

– Я все же оставлю. Потом выпьешь. Согреешь с помощью своей магии и выпьешь.

Она ушла. Я поглядел на чашку. Чудесный бульон с пряными травами источал замечательный запах. Я сбросил чашку со столика. Она упала на ковер, но не разбилась. Тогда я расколол ее на три части магическим ударом.

После чего снова свернулся калачиком и так лежал, глядя на пляшущий огонь в камине. Я понял, что должен заставить Френа дать магическую клятву молчать обо всем.

– Дать магическую клятву верности? – переспросил Френ.

Мы были с ним в библиотеке. Мрачная большая и очень холодная комната в это время года, особенно утром после морозной ночи. Я сидел в деревянном кресле. Напротив на стене висела дурацкая картина с зеленым цветком в серебряном кувшине. А вот красные яблоки на картине были зачетные, так и хотелось впиться зубами в блестящие круглые бока.

Френ стоял передо мной. Лицо его выражало недоумение и растерянность.

– Но ваша милость, я – патриций. Патриции не дают магических клятв верности. Это удел черных людей. Патриций может поклясться только своей магией, какая у него есть, в верности патрону. Магик никогда не скрепляет его клятву.

– Почему? Или у патрициев какая-то особенная кровь или что-то такое особенное, что не позволяет наложить внешнюю магическую клятву? Разве это невозможно?

С каждой фразой я все больше злился.

– Возможно… Но… Это унизительно для патриция. Смертельно унизительно. Внешняя магическая клятва парализует волю и сковывает ум.

– Я требую, чтобы ты поклялся, встав под мою руку.