А Дато этого не понимал. Из кожи вон лез, желая высечь улыбку на каменном лице той, кого обожал больше всего на свете. Так и шли: молчаливая Мари и излишне говорливый Дато. Шли, пока не встретили на дорожке парка незнакомку в берете. Она спешила и едва успела улыбнуться Дато, когда тот посторонился, уступая путь.

– Ты зачем ее обрадовал? Зачем между нами пустил? – взорвалась Мари, когда особа на мгновение разлучила влюбленных. – Она сейчас знаешь какая счастливая?

– Счастливая? – решил пошутить Дато. – Пойду и я со счастливой девушкой погуляю!

Он картинно сделал два шага вслед разлучнице. И тут же пожалел.

– Презираю! – кричала оскорбленная любовь голосом Мари. – Все кончено, слышишь?! Все вы одинаковые! Ничего, однажды и я так смогу! – закусила она губу и прибавила шаг. Дато стоял, как после удара молнии. После бросился догонять возлюбленную.

Шутки кончились. Зачем было жить, если Мари его презирала?

Он судорожно искал повод доказать свою любовь. На мосту почти кинулся в Куру[14], но пожалел Мари: представил, сколько хлопот ей доставит. Потом хотелось совершить что-то героическое, но хулиганов на пути, как назло, не было. И только на площади у метро, когда Дато вконец отчаялся, судьба к нему снизошла. Продавец билетов грубо (так показалось) метнул Мари мелочь, огрызнулся на замечание и вообще полез в бутылку. На глаза юноше будто набросили алое покрывало. Он сунул руки в окно кассы, выволок продавца и ударил лбом в нос. Дальше бил в беспамятстве. Неизвестно, когда бы остановился, не вмешайся Мари. Испуганная, виноватая, она оторвала Дато, притянула к себе и намертво прижалась губами к губам, точно пытаясь испить без остатка весь его гнев. Каким-то женским чутьем знала: лишь поцелуй потушит этот жар. Так и произошло.

Таков был их первый поцелуй. И теперь, когда они остались вдвоем в подвале, Мари предчувствовала второй. Уже не спасительный, не безличный, как искусственное дыхание, а весь исполненный наслаждения. И была права. За вторым поцелуем последовал третий, за ним еще один, и так – без конца.

– Тебе не кажется, что сторожа долго нет? – одумалась она наконец.

– Кажется, – Дато посмотрел на часы и присвистнул: – Восьмой час!

– Как восьмой? – подскочила Мари. – Мы же в четыре часа на проходной были.

– Влюбленные часов не наблюдают!

– Ой, что дома будет…

– Да что случилось-то? Что мы такого сделали? – не подавал виду Дато, хотя устыдился того, что позабыл о своих обязанностях. Последние пару лет он жил в Старом городе вместе с бабушкой. Та недужила, и вечно занятые родители вверили ее Дато. Считалось, что так и он сам быстрей возмужает, приучится к ответственности.

– Меня тетка стережет. Мать обещание взяла смотреть, как за своей дочкой. Чтобы в голове только книжки и конспекты. Она такое говорит…

– Что?

– Сколько деревенских в Тбилиси в новых туфлях ехали и в них же, без единой починки, возвращались.

– В каком смысле?

– Испортить не успевали! Ноги все время наверху были!

От волнения Мари позабыла о стеснительности.

– А зачем? – не понял Дато.

– Вот ты наивный! Не знаешь, что ли, – все деревенские хотят в городе замуж выйти.

– И ты хочешь?

– А ты спрашиваешь или предлагаешь? – кокетливо наклонила она голову.

– Предлагаю. Пойдешь за меня? – спросил Дато так, что Мари поняла: он не шутит. А Дато по ее лицу понял, что предложения, подобные этому, на исходе недельных отношений не делают. Это в его мечтах они были вместе с первого учебного дня, когда случайно встали рядом под памятником основателю университета, но в жизни… В жизни все было иначе.

– Пойду сторожа найду, – сказал он поспешно. – Небось напился и забыл про нас.