Ей уже надоело безуспешно тратить деньги из казны на подкуп турецких чиновников, которые умудрялись брать деньги одновременно у разных европейских государств. Когда Порта под нажимом Франции фактически объявила России войну, Екатерина была крайне разочарована и раздосадована: «Туркам с французами, – писала она ещё до заседания Совета, – заблагорассудилось разбудить кота, который спал; я сей кот, который им обещает дать себя знать… Зададим звон, какого не ожидали, и турки будут побиты».

Решительный настрой императрицы, готовой к первой в её правление войне, – аргумент сильный. Тем не менее идея Орловых была достаточно дерзкой – оттого уже, что действовать предлагалось там, где турки чувствовали себя полновластными хозяевами уже три века. За это время на Морее успела не только сложиться, но и закостенеть созданная турками управленческая структура, и у неё, казалось бы, «всё было под контролем». И не случайно риск принимает на себя Григорий Орлов – среди членов Совета именно он пользуется особым доверием императрицы (почему – ещё поговорим об этом). Но и брат Алексей наверняка был нужен ему при разработке смелого плана. Собственно, оба они начинали воинскую службу на суше (Григорий – солдатом Семёновского полка, Алексей – Преображенского), а здесь речь шла об экспедиции морской. Требовался особый заряд безрассудности, фаталистической веры в удачу и полного бесстрашия перед любыми трудностями. Именно такими свойствами славился между Орловыми Алексей. Именно его императрица и назначает командующим экспедицией в чине генерал-аншефа: «с полной и неограниченной властью, как найдёт за лучшее и как потребуют обстоятельства». Она – её собственными словами – «совершенно надёжна» в его «горячем искании быть Отечеству полезным сыном».

Много позже отечественный публицист назовёт русский XVIII век «веком кондотьеров», имея в виду не столько первоначальное значение слова, которым когда-то нарекли людей, собиравших отряды наёмных воинов, сколько особенности характеров этих персонажей.

Допустим, внешне оба Орловых подходили под соответствующую характеристику. Оба – могучие атлеты вроде былинного Василия Буслаевича, огромного роста, бретёры, имевшие склонность к кутежам… Но Алексей! В нём чувствовалось больше силы мрачной, чем весёлой. Так было всегда – и даже до того, как в одном из поединков Алексей получит страшный удар саблей, безобразный рубец от которого пересечёт его лицо. Сама императрица скорее боялась его, чем любила. Это было заметно даже посторонним – например, французскому послу при русском дворе Сабатье де Кабру, который доносил о своих наблюдениях и выводах королю Людовику XV. Знавшая Алексея лучше, чем француз, и ненавидевшая графа от всей души княгиня Дашкова в разговоре с гостившим у Екатерины энциклопедистом Дидро даже назвала Алексея Орлова «одним из величайших злодеев на земле». За «злодейство натуры» все, видимо, принимали особую степень его решимости.

Алексей Орлов ещё раньше успел показать себя человеком, абсолютно ни перед чем не останавливающимся. О нём отзывались так: «В самых трудных случаях не он искал, а его искали, не он просил, а его просили». Кого же ещё искать и просить, как не того, для кого ни моральные, ни физические, ни политические препятствия не существовали, и он, как напишет академик Е. В. Тарле[2], даже не мог взять в толк, почему они существуют для других. Впрочем, знали об этом не только его братья – знала и императрица (откуда знала – опять-таки вспомним позже).

И пока Совет судит да рядит, может ли увенчаться успехом предлагаемая диверсия, и что для её осуществления может понадобиться, воспользуемся этой паузой и перенесёмся-ка ещё на несколько десятков лет назад по ветру истории, чтобы понять, откуда такие «кондотьеры» брались.