Положим, давняя позорная смерть крысы и не стоит заговора против ещё не успевшего короноваться, но всё же самодержца.

Гвардейцев, особенно Григория Орлова и его братьев, наверняка мало заботило и то обстоятельство, что Пётр предпочитал и в супружеской спальне играть в «куклы и другие детские забавы», которые ему исправно доставляла его камерфрау. Заговор был движим совсем иными мотивами.

Единственное, что могла положительно оценить элита империи из действий императора, это подписанный им «Манифест о вольности дворянства», который не только полностью освобождал дворян от физических наказаний, что раньше водилось. Внук Петра Великого (между прочим, это определение включалось в титул Петра III, и выпустить на письме эти слова было чревато большими неприятностями) отменил введённую дедом обязательную и поголовную повинность служить государству. Теперь дворянство могло не служить вообще, однако привилегии за ним не только оставались, но и расширялись, включая право практически беспрепятственного выезда из страны и право свободно распоряжаться своими владениями даже для неслужилых. «Манифест», собственно, обеспечит России появление в будущем тех самых знаменитых «двух непоротых поколений», которые насчитает Александр Иванович Герцен. «Непоротые» – значит, такие, в ком, по Пушкину, «сердца для чести живы», а умы открыты для высоких ценностей. И уж во всяком случае «непоротые» если станут служить Отечеству, то не за страх, а за совесть, и так, как они понимают благо Отечества, а не как им велят.

Ну и кое-что «по мелочи», как может показаться. Пётр III упразднил Канцелярию тайных розыскных дел, пыточных казематов которой боялись как огня все подданные, не исключая дворян старейших родов. Поощрил торгово-промышленную деятельность, приказав создать Государственный банк с правом выпуска им ассигнаций. Разрешил свободную внешнюю торговлю. Повелел беречь леса – один из важнейших ресурсов страны.

Попытался преодолеть самое мрачное явление закосневшего феодализма, своим указом квалифицировав убийство помещиками крестьян как «тирренское мучение», хотя, с другой стороны, феодальные права дворян укрепил: «Намерены мы помещиков при их имениях и владениях ненарушимо сохранять, а крестьян в должном им повиновении содержать»: то есть правьте своими людьми и живите их трудами, но и жизни их сохраняйте, не уменьшая «тиранством» население моей, Петра III, империи.

Успел он это за недолгий (семь месяцев) срок правления. Сочувствующие из числа современников отмечали, что в императоре, помимо малообразованности и пороков, были и жажда деятельности, неутомимость, доброта и доверчивость. Хотя академик Якоб Штелин, которому доверено было воспитание и обучение племянника императрицы Елизаветы Петровны, ещё недавно считал главной чертой своего ученика не столько способности, сколько лень.

Но за внуком Петра Великого (при рождении – иноязычным и даже инославным Карлом Петером Ульрихом) числились и непростительные отступления от достижений и заветов его предшественников.

Он заключил невыгодный для России мирный договор с Пруссией и вернул ей захваченные земли, тем обессмыслив все понесённые русской армией в ходе войны потери (именно в честь этого невыгодного для России Петербургского мирного договора и давался торжественный обед, за которым разыгралась семейная сцена). Зато готовился к династической войне с Данией за Шлезвиг, которым когда-то владели его предки. Война должна была вестись в союзе с любезной его сердцу Пруссией, тогда как на этот момент союзницею России была, наоборот, Дания. Он предполагал лично возглавить поход на Данию во главе гвардии, но гвардия находила сей поход неуместным, бессмысленным, а Шлезвиг – нужным разве что лично Петру, но никак не России. Осуждалось в обществе и намерение секвестировать имущество Русской церкви, отменить монастырское землевладение.