Он машинально повернул ключ, и двигатель сыто и тихо заурчал. Сердце до сих пор стучало бешено и больно. Отъезжая от слегка обшарпанного двухэтажного дома, Михаил всё же не удержался и бросил взгляд на два окна, в которые продолжал стучаться мелкий дождик.

«Кто же ты, чёрт возьми, такая, Анна Егоровна, и что тебе от меня надо? И, самое главное, что мне-то от тебя надо?»

Подняв тучу брызг из-под холёного оливково-серебряного борта, джип мощно рванулся вперёд и растворился в промозглом владивостокском тумане, чуть подсвеченном начинавшими загораться уличными фонарями.

Филатов сидел в своём кабинете с самого утра, потому что сбежал от Милы, всё пытался засесть за работу и всё никак не мог. Он вскакивал, выглядывал в ещё тёмное окно, за которым мрачно чернело осеннее море, метался по кабинету, хватая в руки что ни попадя, словом, был зол, неустроен, и день не задался. От злого безделья он вышел в приёмную и зачем-то сел в секретарское кресло, вот уже почти неделю пустовавшее. Он сидел, мрачно уставившись в мёртвый чёрный монитор компьютера, и старался хоть как-то затянуть мерцавшую внутри себя пустоту. Эта пустота всегда появлялась там после посещения любовниц. Он ненавидел эту пустоту и боролся с ней, как только мог, но не помогало ничего: ни кофе, ни таблетки, ни алкоголь, ни самовнушение, ни работа. Примерно через полдня пустота потихоньку рассасывалась сама, но эти полдня всегда тянулись для него столь долго, что ему хотелось на полном серьёзе выйти на пирс и свалиться кулём в холодное грязное море, чтобы пустота соединилась с пустотой и всё кончилось.

Сегодня пустота мучила его особенно изощрённо. Почему нет никого рядом, кто мог бы сварить ему кофе? Горячий и крепкий как ад. Он уже хотел выбраться из кресла и пойти пошариться в кухонном отсеке, как дверь открылась, и вошла его секретарша и доверенный помощник. Или помощница?

Аня удивилась, застав шефа в своём кресле, но виду не подала.

Филатов внезапно так обрадовался, что с трудом справился с собой и ничем своей радости не выдал. А почему не выдал, он и сам не понял.

– Доброе утро, Михаил Иванович, – улыбнулась Аня, прошла мимо него к шкафу, сняла плащ и пристроила его на плечики.

– Я хочу кофе, – сварливо сказал Филатов и ужаснулся про себя своей грубости. – Наконец-то кто-то будет варить мне вовремя нормальный кофе.

Он боялся, что если перестанет грубить, то подойдёт к ней и обнимет, и всё рухнет. А что рухнет, он и сам не знал.

– Будет сейчас вам кофе, шеф, – усмехнулась Аня и начала возиться в кухонном закутке. Эта возня, такая привычная и обыденная, вдруг подействовала на него совершенно неожиданно. Он осторожно потянулся мыслью внутрь себя, боясь провалиться в пустоту… и не провалился. Не было пустоты! Не было жуткой, многотонной обречённости. И начинающейся тупой настырной головной боли тоже не было. Чудеса, да и только!

Анна Егоровна перестала шуршать и щёлкнула клавишей кофеварки. Потом подошла к окну, приоткрыла фрамугу и раскрыла жалюзи во весь просвет. Автоматически потрогала пальцем землю в горшке с фикусом и недовольно покачала головой. Михаил наблюдал за ней и не понимал, как он раньше умудрялся обходиться без неё.

Вся предыдущая плеяда его секретарш не держалась и по полгода. Впрочем, он сам был виноват: их всех можно было выстраивать в ряд и устраивать конкурс «Мисс Вселенная» с неясным исходом. И всё всегда заканчивалось одинаково и дорого. И, в принципе, он никогда не понимал, зачем ему секретарша. Это был статус, а не его желание. Он всегда и со всем справлялся сам. И начальника из себя корчить не любил. И всегда знал и помнил всё, что необходимо ему для дела. Память у него великолепная. Не нуждался он ни в каких помощниках и помощницах! И языками нужными в нужной степени владел. Но как же это: у его важных замов по важной холёной секретарше, а он – сам?.. Не бывает так! Не поймут. Засмеют. И он вынужденно подчинился. Он и так слишком много себе позволял, чего уж там, и постепенно приучил всех к своим причудам. Но без секретарши он был бы не настоящим боссом, так, подделкой какой-то… и он терпел. Терпел, скрипя зубами, заигрывания, путаницу в своих расписаниях, отлучки в кафешку в рабочее время, макияж в кухонном отсеке, невообразимо тонкие окурки в пепельнице, раздражающие и провоцирующие головную боль ароматы всяческих духов и пустые, безнадёжно пустые головы под роскошными шевелюрами. А стоило ему повернуться, и он почти слышал щёлканье алчных челюстей за спиной.