Накануне своего сорокапятилетия он встретил Веронику. Она только что поступила в издательство и стала его персональным редактором. Бездетная, разведенная и на пятнадцать лет младше, она жила профессией и в первую же встречу поразила Фролофа своей беззащитной деликатностью. К ней нужно было приблизиться, и тогда ее избегающая косметики красота делала ее неотразимой. Ах, эти неискушенные, доверчивые глаза, от взгляда которых хотелось творить добро! Стройная, затянутая в деловой костюм фигурка и наплывающая походка. Фролоф долго недоумевал, как бывший муж мог от нее отказаться. Однажды не выдержал и спросил:

– Вероника, я смотрю на вас и не понимаю, как вас, такую красавицу, муж от себя отпустил?

– Я сама ушла, – был быстрый ответ.

Он только потом узнал, что она не могла иметь детей. По мнению некоторых мужей это лишает семейную жизнь смысла.

Через месяц Фролоф вынужден был признать, что влюбился. Влюбился намертво, беспощадно и, как ему казалось, безнадежно. Любовь его была совсем не похожа на студенческое помрачение. Однажды они задержались допоздна, и Фролоф вызвался подвезти ее до дома в Дачном. Она не возражала. Направляя разговор в нужное русло, он намерено ехал кружным путем, наслаждаясь ровными переливами ее голоса и нежным, едва уловимым ароматом духов. Доведя ее до подъезда, сказал:

– Вы ведь знаете, Вероника, что я женат. Но всё идет к разводу. И если вы дождетесь, я попрошу вас стать моей женой, потому что люблю вас. Вам решать, можно ли верить такому человеку, как я.

– Хотите чаю? – улыбнулась она.

– Хочу, как никогда! – расцвел он.

Он ушел от нее в девять утра. Она поразила его органичным целомудренным невежеством. В постели она вела себя так, будто только вчера лишилась невинности. Это возбуждало, умиляло и требовало особого обхождения. Он утопил ее в нежных, деликатных ласках, и когда дело дошло до главного блюда, они отведали его: он, как и положено гурману, истово и неспешно, она – с любопытством иностранки, пробующей чужую кухню. Судя по всему, подслащенное, пресноватое блюдо ей понравилось. После она пристроилась к нему, с облегчением вздохнула и пробормотала:

– Я люблю тебя…

– Верунюшка, ты, по сути, моя первая и последняя любовь. Спасибо, что поверила. Вот увидишь, ты не пожалеешь.

Он рассказал, что у них с женой. Заключил словами:

– Уверен, у нее есть любовник, и если я с этим мирюсь, то только потому, что сам не безгрешен. Вернее, был не безгрешен. Но мои грехи от несуразности нашего сожительства. Я хочу, наконец, с этим покончить и зажить спокойной семейной жизнью. Хочу бросить мой мир к твоим ногам. Ты, Никуша, женщина не от мира сего. Обмануть тебя – значит, обмануть небеса, а они такого не прощают…

В двадцать четыре она поторопилась выйти замуж за однокурсника. Думала, по любви, оказалось, по ошибке, и поняла она это в первую же брачную ночь. Едва не сбежала среди ночи от его грубой, ненасытной настырности. Все три года, что они были вместе, она как могла, отбивалась от его домогательств. Если близости было не избежать, ложилась на спину и занимала оборону. Какие там оргазмы – отвратительные судороги! Она только сегодня впервые и узнала, как это прекрасно. В общем, не годы, а дурной сон. Противно и стыдно вспоминать. Слава богу, обошлось без детей.

За всю ночь Фролоф так и не решился приобщить ее к чему-то большему, чем неофитовое миссионерское покачивание. И, забегая вперед, надо сказать, долго еще не решался. Почему? Да потому что с ней он переживал тот самый восторг и пламень, о котором писал Пушкин. Будучи сыт по горло случайными вакханками, он был «мучительно счастлив» смиренницей своей, что отдавалась ему «нежна без упоенья, стыдливо-холодна», рождая в нем смесь умиления с блаженством.