Летчик к тому времени завершил полетное задание и вел самолет на аэродром, рассчитывая маневр выхода на глиссаду. Время, надо вспомнить, было сложное. Супостат грозил войной. Несокрушимая готовилась в бесконечных учениях и дежурствах дать отпор. Нагрузка на летный состав была повышенная. Некоторые не выдерживали. Вон, зам комэска, в госпиталь угодил. В соседней эскадрилье тоже переутомился лейтенант. Так, что летчик наш вполне был доволен выполненным заданием и, еще немного, посадка, и долгожданный покой.

Тут что-то коснулось его плеча. С трудом поворачивая голову, летчик оглянулся, и вблизи плеча увидел… СИНЮЮ ОКРОВАВЛЕННУЮ РУКУ!

На КДП наблюдали за подходом очередного самолета, как вдруг обнаружилась некая странность. Летчик то опускался ниже назначенной высоты, то напротив, взлетал свечкой в небо. РП проревел в микрофон- это что еще за балет! Прекратить немедленно! В динамиках раздался голос с того света- в задней кабине смерть!

– Повторите, не понял!

– Там смерть!

Самолёт, в очередной раз опустив нос, пошел к земле.

По летному полю летели пожарная, санитарная, инженерная машины и машина комполка.

Самолет то почти касался земли, и все закрывали в испуге глаза, то подпрыгивал на 200—300 метров, маневрируя то вправо, то влево. Наконец, к удивлению окружающих, самолет довольно чисто сел, после короткой пробежки остановился и из открывшейся кабины на крыло выпал летчик. Наконец ему посчастливилось нырнуть в долгожданный покой. Вокруг суетились люди, а он лежал и блаженно улыбался, послав к чертям все земные заботы. Из этого сказочного блаженства его вывел заботливо подсунутый доктором тампон с нашатырем. Ну, что еще надо этим садистам, сказано уже, в кабине смерть! Дайте поспать!

– Что произошло? Комполка спрашивал скорее риторически, всем понятно, людей можно заставлять но, есть предел…

– Там СМЕРТЬ!

Больше всего летчику хотелось покоя.

– Вы там фонарь протрите, кровь у него из носа скорее всего- комполка давал указания медикам.

А медики с укоризной смотрели на комполка – довел людей, сами падают, сбивать не надо. Ладно, протрем, жалко перекиси, что ли. Людей бы пожалеть, с ума сходят уже.

Санитар, стоя на крыле, протирал смоченным в перекиси тампоном фонарь, а когда сфокусировал взгляд на заднюю кабину, тихо осел на крыло, выронив тампон и бутылочку.

Все теперь бросились к санитару. Врач сделал самое простое и доступное- дал и ему дохнуть нашатыря. Судорожно вскакивая и снова проваливаясь в кому санитар успел сообщить:

– ТАМ СМЕРТЬ!

Теперь все решились присмотреться к кабине стрелка.

Еще не отойдя от холода, с синеющими руками, со следами крови на изодранных пальцах, солдатик, трясясь всем телом, встал в полный рост.

Да, что тут скажешь?

И впрямь, СМЕРТЬ!

Дядька Митька получил к 43-му году три ордена и его после очередного ранения, как имевшего образование, отправили домой на восстановление Донбасса. В городе его направили на работу в горком. Остаток войны прошли для него и всей его семьи довольно сытно. Успел построить дом. Пусть этот дом был так себе, из чего было слепленный, но в послевоенном городе это был всё же дом.

Как-то приезжает к нему, то ли ординарец его, то ли адъютант, теперь не вспомнить. Сели, выпили. Вспомнили павших, расспросили про живых. Этот, боевой товарищ, рассказал, что село его сожгли, родни нет. Куда деваться не знает.

Дядька Митька ему и говорит, мол, оставайся у нас. Люди нужны. В общежитие определим. А что ни кола, ни двора не горюй, кабанчика заведи! Да хоть у нас в сарае! Выкормишь – пригласишь на свежину, я подскажу кого, раззнакомишься, людей узнаешь, они с материалами помогут, построишься. Женим тебя. Чего еще искать?