Поэтому он решил не обращать на еду внимания и стал прислушиваться к тому, что говорили Айюб и Ширкух, отчаянно пытаясь понять, возьмет ли отец его с собой в Дамаск. Но и когда на смену жаркому пришла чечевица с запеченным ягненком, они продолжали обсуждать самые обыденные дела: урожай, размеры стад и ежегодной дани.

Наконец, после того как со стола убрали последнее блюдо и слуги принесли чашки со сладким охлажденным апельсиновым соком, отец Юсуфа откашлялся и дважды хлопнул в ладоши, призывая всех его послушать.

– Ширкух привез дурные вести. Франки организовали Второй крестовый поход. Король и королева Франции в любой момент высадятся в Антиохии. Вполне возможно, что они уже там.

– Да поможет нам Аллах! – вскричала Басима. – Это означает войну.

– Именно так, – подтвердил Ширкух. – И мы должны прогнать франков с наших земель. Шпионы докладывают, что франки привезли с собой сотни рыцарей и своих проклятых боевых коней. Нам потребуется каждый меч и каждый воин, которые имеются в нашем распоряжении.

– Я буду сражаться! – объявил Юсуф. – Я уже достаточно взрослый.

Басима нахмурилась, а Ширкух улыбнулся энтузиазму племянника. Когда Айюб посмотрел своими жесткими серыми глазами на сына, его лицо представляло собой маску, лишенную какого бы то ни было выражения. Юсуф выпрямился на своей подушке и посмотрел отцу в глаза. Наконец Айюб кивнул:

– Мы все должны сыграть свою роль. Вот почему я отправляюсь в Дамаск. Завтра я с моими людьми покину город. Туран и Юсуф поедут со мной.

Услышав его слова, Юсуф не смог сдержать радостной улыбки.

– Туран и Юсуф. Никуда. Не. Поедут! – заявила Басима, и с каждым новым словом ее голос звучал все громче. – Ты не увезешь от меня моих сыновей, чтобы их убили варвары.

– Тише, жена, – спокойно сказал Айюб. – Ты забываешь свое место.

– Нет, муж, это ты забыл о своем. Твой долг защищать сыновей, однако ты собираешься повести их, точно ягнят на заклание. Ты хочешь, чтобы их захватили в плен и продали в рабство? Хочешь, чтобы они повзрослели среди неверных?

– Наших сыновей никто не захватит в плен. Я не собираюсь брать их в сражение, но они уже в таком возрасте, когда им следует начать постигать военную науку. Они должны отправиться со мной, чтобы узнать нашего врага.

– А если Дамаск падет, что тогда? Франки настоящие дикари, они не знают Аллаха, им неведомо великодушие. Их интересуют только мечи и кровь. Они убили моего отца, мать и брата. Они… – У нее раскраснелись щеки, и она отвернулась. – Они делали страшные вещи. Я не отдам им моих сыновей!

– Если Дамаск падет, твои сыновья нигде не будут чувствовать себя в безопасности, – мягко вмешался Ширкух. – Ты не можешь вечно их оберегать, Басима.

Она открыла рот, собираясь возразить, но Айюб поднял руку, останавливая ее:

– Даю тебе слово, что с Тураном и Юсуфом не случится ничего плохого. Они ведь и мои сыновья.

Басима опустила голову и вздохнула.

– Хорошо. Идем, Зимат. Нам нужно много сделать. Давай дадим мужчинам возможность поговорить.

Она встала и повела за собой Зимат, но в дверях остановилась и снова повернулась к мужу:

– Ты дал мне слово, Айюб, и ты вернешь мне моих детей.

Джон перегнулся через борт корабля, и его вырвало в голубые прозрачные воды гавани Акры. Отряд рыцарей, в который он входил, провел на море неделю, они вышли из Антальи и проплыли вдоль берега Утремера[4], и все это время Джон отчаянно страдал от морской болезни. Но тем не менее он благодарил бога за то, что его взяли с собой и он не стал жертвой голода, жажды и злобных дьяволов сельджуков. Они преследовали армию крестоносцев на своих стройных лошадях во время долгого марша по засушливым территориям Анатолии, нападали после наступления ночи, выпускали град стрел и снова, точно призраки, растворялись в темноте. Турки-сельджуки убили тысячи крестоносцев, а потом командиры, взяв с собой совсем небольшое количество рыцарей, покинули Анталью, оставив на милость дикарей тысячи своих товарищей. В свои шестнадцать Джон был всего лишь пехотинцем, но благородная кровь дала ему право получить место на корабле. «По крайней мере, какая-то от нее польза», – подумал он, и его снова вырвало.