– Да. У нас тоже. Вроде как они эффективны. Ждем доклада от Фернандо и Два по сто. Опа! Имрын, Манн, смотрите!
– Они их все-таки покоцали. Шесть, нет, семь отметок “на минус”! Во дают евреи!
– У них тяжелые штурмовики. Калибр “восьмерка”, большие торпеды. Но как сказал Натан, даже под полями они выдерживают максимум два попадания этих “колбасок”. Потом – всё.
– “Галилы”, сейчас мы пробьем коридор, – сказал на общей Фернандо Алонсо, – Как только наши долетят до вас, валите оттуда. Ваша перезарядка на “Нанте”, “Санта-Мария” слишком далеко.
– Подтверждаю, – сказал Два по сто, – Мы вас зарядим, ребята.
– Принято, – ответил Рабинович, – Но “Пингвинов” пока не видим. О! Видим! Группа, быстро на обратный с этими шабатгоями курс! Ну то есть с этими любимыми и прекрасными шабатгоями, – добавил Натан, убедившись, что все двадцать штурмовиков достаточно осмысленно развернулись и двинулись к “дырке”, которую истребители “Гинсборро” проделали в построении “колбасок”.
А соскучившиеся по хорошей драке “Пингвины” отрывались на всю катушку: поскольку место расположения реактора у противника было уже известно, они старались укладывать очереди именно туда. “Колбаски” послушно взрывались и вскоре начали пытаться уйти от прямого контакта, но тут-то и подлетели борта с “Нанта”, обвешанные тяжелым нуклеаром – Два по сто, ввиду удаленности обитаемой планеты, решил использовать ядерное оружие по полной. Система отклонения торпед у “колбасок” явно была, но сто бортов выпустили, соответственно, пятьсот торпед. Одновременно. И система, похоже, “захлебнулась”. Когда же оставшиеся попытались создать что-то вроде боевого построения, “Ситроены” с “Нанта” уже были в широкой спирали, а “Пингвины” с “Гинсборро” и вовсе ушли на перезарядку. Вместо них возникли, именно возникли, переключив мощность с маскировочных полей на артиллерию, десять фрегатов Трехо, чьи рэйлганы пробивали “колбаски” насквозь, причем вдоль. Боевое построение, рассчитанное на кучу маленьких истребителей, тут же стало практически похоронным: липтонные поля равных по размеру кораблей лазеры чужих не проходили, и началось форменное избиение.
– Всем нашим: готовность к выходу из боя, – сказал на общей Кортасар, – По моей команде – “брызги”, всем. Услышали?
– Да, принято, – ответил Трехо.
– Принято, понятно, си, сеньор, – послышались голоса командиров групп с “Нанта”.
И тут на общей раздался вопль Кончиты: “Не по его команде, а прямо сейчас! Все – в стороны и назад! Быстро! В стороны и назад! Если жить хотите! Все и сразу!”
Все знали, что в мирной обстановке, например за стаканчиком вина, сеньора полковник Кончита Дюпон весьма разговорчива, если не сказать “болтлива”. Однако в бою координатор полетов малой авиации флота разговорчивостью как раз не отличалась, и если что-то говорила, то это было важно. А уж если начинала орать – то, стало быть, боялась. А если боится координатор полетов – тем, кто эти полеты выполняет, похоже, пора сматываться. И истребители рванули прочь, не заботясь даже о том, хватит ли им впоследствии топлива для возврата на “Нант”. Так же поступили и фрегаты Натаниэля Трехо, имея, правда, ввиду свою способность дозаправлять эти самые истребители в случае крайней необходимости. Наверно те, кто управлял оставшимися “колбасками”, вздохнули с облегчением, хоть и осталось их пятнадцать или шестнадцать из как минимум сотни. Было у них несколько секунд, чтобы вздохнуть. А Нат Трехо успел спросить у адмирала-командора Кортасара: “Энрике, ну твою же мать, ну кто же они такие?” и получить ничего не прояснивший, но очень тоскливо прозвучавший ответ: “Да кто их знает! Но ты оттуда вали, и быстро! Щяс там будет долбаный трындец, шансы только у больших бортов. Мы на подходе, а ты – испарись.” Натаниэль проследил, чтобы его группа надежно “испарилась”, а потом сделал это и сам.