– Ни фига себе. И сколько выжило?

– При посадке? Меньше пяти тысяч. Сейчас вообще осталось около трех.

– А было?

– Двести тысяч или чуть меньше.

– Тудыть. Вот они полетали. Но главное – вымрут же теперь. Генетика выжить не позволит при таком количестве. Даже двести тысяч – “пограничная” цифра, это с капсулами если.

– А без?

– Это ты спрашиваешь или Рамота? – улыбнулся Жан-Клод.

– Мы обе! Нам интересно.

– Пара-тройка миллионов минимум. Лучше пять. Иначе либо полное вырождение и вымирание, либо полное же “растворение” в более многочисленных соседях, если таковые наличествуют. Но даже так необходимо иногда “разбавлять кровь” путем смешанных браков с, так сказать, иностранцами. “Генетическая автаркия” начинается при еще большей цифре – от десяти миллионов и далее. Меньшие цифры фигурируют в исследованиях, проводившихся на Старой Земле, но там, понятное дело, жили так скученно, что международные браки были обычным делом, и “минимальную численность” вычисляли чисто теоретически. После расселения практика показала, что наши предки были чересчур оптимистичны.

– Браки эти и сейчас обычное дело, “мой”-то француз, как и ты, – засмеялась Менолли.

– Да. А в те времена и подавно.

– А когда люди заселят все-все планеты? Это Рамота спрашивает.

– Тогда – в следующую галактику.

– А если не получится?

– Война всех против всех за ресурсы и жизненное пространство. Старую Землю спасло от нее именно расселение.

– То есть мы как насекомые, термиты какие-то? – огорчилась Менолли, – Можем либо размножаться и занимать новые территории, либо самоубиться?

– К сожалению, Менолли. Большинство людей спокойно спит только потому, что об этом не знает – ну или просто не задумывается: в масштабе одной планеты проблема стояла остро, а целая галактика – она большая.

– Но не бесконечная.

– Как и наша жизнь, с другой-то стороны.

– А Рамота еще говорит, что в другую галактику – получится.

– Ну и слава Безымянной, коли так.

– Смеется и сообщает, что Безымянная благодарна, ведь информация именно от нее, – хихикнула Менолли.

– Охх, все никак не привыкну, что бог – это не какие-то бредни, что тебе втирают в церкви, а кто-то совершенно реальный, с кем можно и поговорить при случае. Несколько ново это для меня все-таки, девчонки.

– Теперь Рамота ржот. Спрашивает, знаешь ли ты, сколько лет “девчонке” – ей то есть?

– Не знаю и знать не хочу! Для француза возраст дамы определяет ее шарм! – улыбаясь, ответил Жан-Клод, – А я все-таки пока француз!

– Как сказала бы Кончита…

– Именно. И во веки веков. Но что там еще Рамота хотела рассказать?

– У норвегов в племени есть какой-то “великий шаман”, и они его боятся. Становище его отдельное, и находится как раз над самым близким к поверхности “выходом” кристаллов. Тех самых. Его надо как-то убирать, и если не убеждением – то придется “по площадям”.

– А чем шаман плох? И откуда он взялся?

– Самопровозгласился. Но… Похоже, сила у него есть. Ему уже за триста, на колонайзере он был администратором систем – тем самым, кому обычно говорят “камлай, шибче камлай, а то никакой связи нет”. По мере “ухода от цивилизации” администрация систем забывалась, систем-то нет, а вот шутка про “камлай” осталась. И духи, наверно, услышали. Теперь он может и прыщик вылечить, и диарею наслать, и на удачность охоты повлиять. Боятся его местные. И Рамота, похоже, опасается.

– Хорошо, тогда для начала надо поговорить с местными. У Рамоты, говоришь, таковые есть?

– Да. Только не удивляйся, это юнцы, практически дети.

– Опа. А какого хрена?

– Это местная традиция. “Старейшинами” выбирают не самых старых, а наоборот молодых. Опыта у них нет, но есть “свежий взгляд”.