А через Клушино днем и ночью подгоняемые приближающейся канонадой шли беженцы. Надрывно мычали давно не доенные коровы, блеяли овцы. Злые пастухи в изорванной одежде, в пыльных, стоптанных сапогах часто останавливались у дома Гагариных и просили напиться. Беженцы толкали перед собою повозки и детские коляски с нехитрым скарбом. Босые, закутанные в многочисленные одежды, детишки хмуро тянулись за повозками, их замурзанные лица не выражали ничего, кроме усталости.

Порою на восток проносились запыленные санитарные автомобили с красными крестами в белых кругах, потрепанные штабные «эмки», проходили колонны красноармейцев. На худощавых нахмуренных лицах был отпечаток боли и злости.

Навстречу им – на запад шли другие части. Порою по ночам гремели танки и тягачи с полевыми орудиями.

Но больше шли на восток: армия отступала.

Юрий не сразу понял смысл всего происходящего. Взрослые говорили мало. Как-то дядя Паша заговорил об эвакуации. Юрий спросил, что это за слово.

– Уезжать, значит, надо. Стадо колхозное угонять, чтобы не досталось врагу. Вот завтра утром и погоним…

– И ты уходишь? – недоверчиво спросил Юрий.

– Надо и мне, за скотиной присмотр нужен, чтобы падежа не было. Погоним в Ивановскую область.

В этот вечер Юрий еще раз ощутил всю серьезность положения. Война впервые отнимала у него близкого человека.

А ночью до Клушина особенно отчетливо доносились перекаты артиллерийской дуэли. Где-то совсем близко, может в Федюкове, трепетало багровое зарево пожаров. Порою воздух разрывали сухие пулеметные очереди.

По большаку плотно шли колонны солдат в измятых и перепачканных глиной шинелях. Многие из красноармейцев были ранены. Бинты – в крови и глине.

Рано утром Анна Тимофеевна погнала в Гжатск колхозных свиней. По пути встретила соседей. Те ей сказали, что в городе фашистские войска.

Когда стало темнеть и начал накрапывать мелкий, промозглый дождик, отец вошел на террасу и тихо сказал матери:

– Собирай, Нюра, добро, надо трогаться и нам.

– Куда же мы на ночь глядя пойдем с детишками-то? Может, не сделают они нам ничего?

– «Не сделают…» Слыхала, Минск разбомбили?.. А там поди тоже мирные жители были. Гитлер, он никого не щадит. Одно слово – фашист, ирод!..

Мать торопливо уложила детей спать и начала собираться.

А утром короткий, беспокойный сон неожиданно оборвали дальние автоматные очереди. Вслед за этим на околицу бесшумно въехали вражеские велосипедисты. А за ними в Клушино ворвался отряд мотоциклистов и автомашины с солдатами.

Солдаты выстроились посреди села, и высокий офицер что-то долго и отрывисто им кричал. Потом строй распался, и солдаты группами по три четыре человека двинулись по улице. То в одном конце села, то в другом сухо, словно рвали парусину, трещали выстрелы: опасаясь засады, фашисты стреляли в темные сараи и подвалы. Если попадалась курица, то ее тоже настигала очередь из автомата.

Ребята спрятались в саду, Юрий смотрел на улицу и время от времени докладывал брату, что там происходит. Все было необычно. Небольшой отряд шел по улице. Ребята впервые так близко видели живых врагов. В тонких мундирах зеленовато мышиного цвета, враги были мало похожи на тех белогвардейцев, которых показывали в кино. Загорелые, с закатанными рукавами, с автоматами на груди и пистолетами на животе, они громко переговаривались и проходили мимо, покуривая сигареты или насвистывая веселые песенки. Один наигрывал на маленькой губной гармошке. Юрий впервые видел такую. Но вот офицер что-то скомандовал, и от отряда отделились трое.

– К нам свернули. Идут сюда, – доложил Юрий.