За два следующих часа нашли и заткнули еще чуть ли не десяток дыр, откровенных отверстий, проеденных ржавчиной, и пяток щелей – расползшихся сварных швов.

Волны косо накатывались на левый борт, заставляя постоянно подруливать и нарушать азбуку судовождения: встречать волну носом, или подставлять корму. Боцман, уже мокрый с головы до пят, приносил все новые тревожные новости: в трюме около тридцати сантиметров воды, а теперь около сорока.

– Ящик установили, раствор залили, – доложил он в очередной раз.

– Только одна беда: ящик так и просится провалиться вместе с днищем. Цемент уж очень тяжелый. А там металла почти не осталось. Оказывается, корабль чуть ли не на краске держался. Эх, как хорошо, что постоянно подкрашивали!

– Ты что, шутишь? Если ящик продавит дно, то до полного погружения у нас, дай бог, будет минуты три! Всем надеть спасательные жилеты! Сам проследи. Спасательные плоты приготовить к сбросу! Иду к берегу, поползем, черт подери, под самым бережком, чтобы в случае чего успеть…

– Шеф, вокруг ящика вода хлещет, днище вываливается! – Это уже не боцман, а второй затыкатель дырок.

– Так, принято. Жмем к пляжу! Всем наверх! Быть готовыми… Держитесь, парни: зацепим дно, дернет сильно. Желательно не улететь. Ну, Протейчик, давай, родной… Не тони, пожалуйста, раньше времени!

Теперь волны стали бить в корму, прибавляя ход, но заставляя несчастный катер глубоко нырять носом. Не понятно было, сколько ему еще суждено продержаться на плаву. Вся команда уцепилась за поручни, ожидая удара о камни. До берега осталось совсем немного.

– А винт? Винт ведь погнем! – завопил боцман, смахивая водяные брызги с лица.

– Хрен с ним, с твоим винтом! – спокойно ответил из раскрытой двери рубки невозмутимый шкипер.

В этот момент как раз и раздался первый удар. Потом еще и еще. До берега оставалось всего ничего. Катер било о камни уже в прибойной полосе. Ледяные, с легкой зеленью волны катились сплошным потоком по палубе, отрывая пальцы рук от лееров. Дизель стоически терпел удары винта о камни и только всхрапывал, как загнанная лошадь. Дым от сгоревшей солярки вертелся над волнами, мешая нормально дышать. Но с каждой секундой бот приближался хоть на метр, но ближе к суше. Галечный пляж был совершенно безлюдным, и отчаянные броски «Протея» по достоинству оценить было некому.

После очередного удара и душераздирающего скрежета металла о камни «Протей» застыл за полосой прибоя, по горло нахлебавшись мартовского моря и неловко завалившись на бок. Огрызок винта еще колотил по воде: надежная машина не глохла, демонстрируя упорное нежелание умирать.

Костя заглушил двигатель, неудобно упираясь ногами в покосившуюся стенку рубки. Команда уже благополучно перебралась на берег и, трясясь на холодном ветру, наблюдала оттуда, как по классическому сценарию их шеф – мастер-шкипер последним покидает гибнущее судно.

Ветер не унимался, но катер сидел в камнях настолько плотно, что не чувствовал волны, явно усилившейся до штормовой.

До Туапсе отсюда не так уж далеко. Плавкран закажем, с камней снимем. Все, что мало-мальски сгодится, демонтируем: машину, навигацию, связь. Что продадим, что подарим. Прощай, «Протей», беспутный сынок Посейдона и Геры! Не утопил ты нас, за что тебе большое человеческое спасибо! В суете сладких перспектив Большой Трубы всем коллективом прозевали мы установку анодной защиты корпуса. Хотя вряд ли бы она помогла. Опоздали мы с этим делом лет эдак на пять, не меньше.

Еще не все сказано о «Протее». Протей – земноводное, живущее в абсолютной темноте, в холодных водах пещер. Именно протея называют дракон-ольм, он, согласно старинным легендам, иногда выползает на поверхность земли из её недр и несёт с собой несчастья.