Пользуясь свободной минутой, командир оговорил с кандидатом в отшельники условные сигналы, с использованием которых в случае крайней необходимости его будут выкорчевывать из убежища.

Закончив обустройство жилища, которому присвоили кодовое наименование «Хутор Рай», «Три эМ-Ге» направились в Миоры, на чем настаивал внук Ге, преисполненный благодарности товарищам за участие и помощь.

Из бедного миорского магазина коллеги вынесли все, что смогли, вернее, все, что там было в наличии. Намечался праздничный ужин на базе и проводы молодоженов на «хутор». Уже повернули в сторону базы, как вдруг Ге хлопнул себя по лбу, круто развернулся и помчался в сторону скромной хибарки аптеки.

В аптеке потомок великого портретиста долго мямлил что-то старушке-провизору, пытаясь энергичными жестами объяснить то, что никак не лезло с языка. Старушка не зря прожила на свете свои семь десятков с хвостиком, поэтому, ни слова не говоря, завернула что-то под прилавком и сунула пакетик в руки офицера, зардевшегося девичьим румянцем. Расплата была копеечной, и взбодренный Коля Ге выскочил на деревянное крылечко аптеки с чувством неимоверного облегчения.

Три «эМ» поджидали его неподалеку, под кирпичной стеной бездействующего костела. Милорадович совсем не по-дворянски отковыривал корочку от общественной круглой буханки. Командир группы Мозырец заносил в записную книжку итоги посещения магазина. Хладнокровный, как питон, Могильный внимательно считал ворон на березке, которая проросла на карнизе колокольни старого костела.

Ужин в домике команды диверсантов был организован по высшему разряду без скидки на «фронтовую» обстановку. Молодая жена Ге, кстати, с уважением сменившая девичью фамилию, быстро освоилась с чадящей плитой и незатейливой посудой. Привезенное вино быстро выпили. Да что такое семьсот пятьдесят граммов на пять человек! И пирожки подчистили, и ветчинку, и купленные в миорском сельмаге развесные маринованные огурчики.

Милорадович порадовал высокой поэзией, продекламировав Бодлера и Павла Васильева. Суровый Могильный исполнил на двуручной пиле «Соловья» Алябьева. Мозырец, как и обещал, смотался в центр Миор и задолго до двадцати ноль-ноль приволок новенький комплект постельного белья. Могильный исчез на десять минут вместе с наволочками и возвратился, держа подмышками две полноценные подушки, набитые свежим сеном.

Торжественный кортеж, возглавляемый сладкой парочкой Ге и замыкаемый с тыла тремя эМ-ушкетерами, направился в сторону «хутора», услаждая слух жителей Миор слаженным исполнением русского романса «Отвори потихоньку калитку».

От вида шалаша супруга младшего лейтенанта Ге пришла в восторг, который несколько померк при приближении к объекту, от него нестерпимо несло диметилфталатом. Однако научное объяснение противокомариного эффекта, данное госпоже Ге командиром группы, несколько понизило волну неприятия и стремление вернуться в цивилизацию. Приданное, развешенное на дереве, умилило молодую женщину и возвратило ей веру в людей.

– Ну, Колька, ну, Милочка, доброй вам ночи! – пожелал чете галантный Милорадович. Мозырец похлопал Николая по плечу, а Могильный поднял сжатый кулак с оттопыренным большим пальцем.

На следующее утро слегка утомленный младший лейтенант умылся и побрился в чистых струях ручья. После освежающей процедуры Робинзон Ге осознал красоту и благодать окружающего мира. Он заметил алмазный блеск росы, серебристую паутину на ветвях куста, спелую землянику под тем же кустом. Он услышал мелодичное пение птиц и ощутил такое успокоение и счастье, что непроизвольно заулыбался, обращая улыбку смолистому стволу ближайшей сосны.