Внук находился в командировке и квартировался на самом краю большой деревни Миоры, которая, в свою очередь, располагалась на севере Белоруссии, почти на границе с Литвой.

Товарищ младший лейтенант Ге волею судеб попал в диверсанты и выступал в этом качестве уже второй год после окончания спецшколы в Печах под Борисовым. Командировка предполагала пребывание лейтенанта-диверсанта в съемной избушке, в компании с такими же, как он, тремя диверсантами, в ожидании команды что-то там такое взорвать или сломать в ходе больших международных военных учений.

Четыре дня и три ночи внук великого художника валялся на голом матраце, брошенном на металлическую сетку казенной кровати. Он и его коллеги в светлое время суток от скуки играли в карты, халатно исполняя по очереди обязанности часового. Обязанности заключались в том, что часовой перемещался на крайнюю кровать, с которой открывался вид на часть дворика перед домом, и периодически бросал тусклый взгляд в направлении калитки: не крадется ли к ним злодей с «той» стороны. Учения уже шли вовсю, и рекомендованная бдительность была не лишней.

В отсутствие электричества занавесок на окнах не полагалось. Под конец четвертого дня место часового занял лейтенант Мозырец и не подкачал – заметил вошедшую в калитку девушку с дорожной сумкой, одетую совсем не по-миорски.

– В ружье! – скомандовал Мозырец зычным басом, и трое диверсантов, расхватав оружие, заняли оборонительные позиции в единственной комнатушке избы, которую они решили не сдавать без боя.

В дверь постучали.

– Войдите, – лживым бабьим голоском откликнулся Мозырец.

Дверь отворилась, и в темноватое помещение вошла миловидная девушка в элегантном сером жакетике.

– Милочка! – истошным голосом завопил младший лейтенант Ге, отбросил автомат и одним прыжком преодолел препятствие в виде кровати на пути к девушке. Приятели диверсанта знали, что Ге женился месяц тому назад, но молодой жены не видели, так как свадьба состоялась далеко от места службы – в Петербурге, где учился и долго творил Николай Николаевич. И сама невеста была оттуда.

Когда страсти встречи немного улеглись, Ге, усадив супругу на ближайший матрац и глядя на нее сияющими глазами, задал не высказанный до сих пор вопрос:

– Милочка, золотая моя, как ты меня нашла? Как добралась сюда?

Вопрос заинтересовал и лейтенанта Мозырца, старшего и по званию, и по должности: о пребывании группы диверсантов в Миорах знать было положено только начальнику штаба синей, «воюющей» стороны и начальнику разведки. Вот и все.

– Элементарно, Ватсон, – чуть жеманно ответила вновь обретенная супруга. – Мама позвонила дяде Виталику, а он позвонил дяде Славику. Ну, ты помнишь, генералу. А потом маме позвонил тот капитан, с кругленькой мордашкой… Ну, ты помнишь. И все рассказал. Я на автобусе до Полоцка. А от Полоцка на такси сюда. Там в центре мне сразу сказали, где вы живете. Я к вам на целых три дня. Даже вино привезла с собой.

Мозырец остолбенел от такой голой правды. Трое сослуживцев тоже впали в столбняк под недоумевающим взором жены внука художника.

– Вы, пожалуйста, посидите здесь минуточку, Людмила, – произнес, откашлявшись и обретя дар речи, Мозырец. – У нас тут небольшой военный совет на воздухе. Вы позволите?

– Позволю, – благосклонно склонила белокурую головку жена внука. – Только недолго. Я пока выложу все то, что для вас передала мама.

– Так точно, – выпалил Мозырец и подал глазами многозначительный знак для всей троицы в направлении двери.

– Ты чё? – вызверился на старшего по званию младший лейтенант Ге. – Жена ведь, понимаешь?