Когда былое невозвратно

Ушло, не разомкнув уста,

А новое не начинает течь…

Тогда слежу, закрыв глаза,

Как осень, солнцем залитая,

Таинственно и тихо ждет,

Когда ее покинет стая…

Ей не грозит уже гроза,

И снег еще не скоро упадет.

03.10

Все застыло, оглохло, ослепло,

Все, себя позабыв, онемело.

И на солнце горит безответно

Все, что раньше сгореть не посмело,

Что от скудного лета осталось,

Что дождями больными омылось…

И летит листопада усталость,

Как последняя царская милость…

04.10

Когда глазам – деревья, птицы,

Да облака стерильно-белы,

Так просто выйти за пределы

И сразу в небе раствориться…

Благодарю тебя, больница,

За эту осень-передышку,

За недочитанную книжку

И эти три ее страницы.

Заветное. Осень 1994

(Сочиненное на даче в Заветах Ильича)

31.08

О, восьмерка, знак удачный,

Бесконечный, изначальный!

…Бантик детский и печальный –

Восемь дней свободы дачной.

31.08

До города совсем недалеко,

А здесь орешник, сосны и крапива,

Бидонами – из детства молоко,

Зато в палатке – баночное пиво.

Я здесь в плену на восемь долгих лет…

О, нет, не лет, а дней – какая жалость!

Обманчив этот августовский свет –

Всего полдня от лета мне осталось…

Но что считать, когда в ушах звенит

Та тишина, какой не знают люди:

Уже никто не судит, не винит…

И все прошло… И ничего не будет…

01.09

Наш дачный кот Василий Парамонов,

Хромой и серый с жадными очами,

Где бродишь ты и днями, и ночами,

Не зная ни запрета, ни закона?

Твои желанья и твои раздумья

Сосредоточены в кусочке мяса,

И голодать согласен больше часа

Ты лишь порой весеннего безумья.

И я побегала б с тобой, Василий!

А по ночам мы пели бы дуэтом!

Но есть на мне законы и запреты,

И в этой жизни мне их не осилить.

02.09

Еще ярится ржавое пятно

Березы дальней на закатном небе,

Но вот уже тускнеет и оно,

И день – как не был.

Здесь больше никогда не рассветет,

И навсегда укроет бурой хвоей

Траву и куст жасмина. И полет

Нездешней сойки тихий дождик смоет…

03.09

Зреет осень. Нега дачная

Позовет который раз…

Реет облачко прозрачное –

Упоительно для глаз!

Вот, открылось поле дальнее,

Задышали небеса,

И бессмертная-летальная

Изливается краса…

Сине-золотыми волнами

Проникает не спеша…

Снова, вечностью наполнена,

Успокоилась душа.

04.09

Ненастный день – и мокро, и безлюдно…

В такой тоске не жалко умереть.

Иду домой, и мне сегодня трудно

Дышать и даже на небо смотреть.

…Прозрачная перевернулась склянка

Каких-то очень внутренних часов:

Опять в глаза нездешняя полянка

Под шелест позабытых голосов.

Я там ползу среди цветов и буду

Ползти всегда! Мы ищем древний клад –

Моим отцом придуманное чудо –

Желтеющий на стеблях мармелад…

Нашла! Взорвался свет, звенит и дышит,

Касаясь рук, висков и губ…

Воистину, и мертвой я услышу

Гром этих труб!

…Уже темнеет – мокро и безлюдно.

Пускай умрет, кто должен умереть!

А я иду, и мне совсем не трудно

Дышать и жить, и на небо смотреть…

06.09

О, Господи, Твой манит свет!

Мне сорок два, и слишком мало

Людей Твоих… И папы нет,

Чтоб взять на плечи, как бывало.

Не знаю, кто я, и влечет

Меня, как ветром паутину.

Мои дела – наперечет.

Остаться пылью на картинах?

И надо ль оставаться здесь,

Где мне так холодно и больно?

О, Господи, сочти и взвесь:

Быть может, все-таки довольно?

07.09

Еще не изгнана из рая,

Иду проспектом Ильича,

Самой себе себя читая,

Молитвы древние шепча

И сладких слез не утирая…

Ангел в Боткинской. 1995

Москва, зима 1995-го, воскресенье. Морозно, но не слишком, солнышко такое нежное, приятное, пригревает. Как будто и сейчас чувствую прикосновение к щеке того теплого света. Иду по Товарищескому переулку, обвешенная сумками с провиантом. Мои старшие еще вполне себя обслуживают, но по воскресеньям я тащу им, что потяжелее – не ходить же порожняком.