Теперь она поняла, что надуть матрас не так легко. Сев на него, Алёна ощутила под собой какую-то вёрткую бездну – а голова кружилась сильнее прежнего, и перед глазами плавали цветные мошки. «Эх… никуда вы не годитесь, м-мадам уже падают листья. Не то, что эта Оленька. Она как дунет!» – и Алёна рассмеялась. Ладно, нечего о ней думать. Будь, что будет.

Алёна разделась, аккуратно сложила в уголке джинсы, майку. Розовые носки не выдержали похода: на каждой пятке по большой дыре. Выбросить. Она легла на бок, вытряхнула перед собой содержимое рюкзачка: пушистый свитер, ещё один погрубее, чтобы носить на берегу, простые и шерстяные носки, колготки с начёсом, бордовый купальник, шорты, расчёску, мыло, зубную пасту и щётку, маникюрный набор, махровое полотенце, ещё одно гладкое, бельё в отдельном пакете, вьетнамки, складной ножик… Надо же, как только всё влезло?

– К вам можно? – раздался снаружи низкий голос Андрея.

– Ну, рискни.

Молния с треском разъехалась, и Андрей до пояса влез в палатку. Он был в одних плавках, успел искупаться – на короткие волосы то здесь, то там были наколоты алмазные капли – и уже где-то оцарапал плечо.

– Туфельки взяла? – деловито поинтересовался он.

– А надо? – спросила Алёна, тут же вспыхнула и ударила по матрасу кулачком: – Хватит издеваться!

– Больше не буду. Ты есть хочешь?

– Нет, только спать. Ночью всё-таки не выспалась. Андрей потянулся губами к матрасному ниппелю.

«Лежи, лежи», – успокоил он Алёну и тремя мощными выдохами сделал ей удобно.

– Здорово как! Если бы я была наглее, попросила бы ещё раз так же…

– Да легко, – и Андрей, открыв клапан, спустил матрас до половины и надул на бис. – Тогда отдыхай, а мы пойдём делать баню. Вот тебе ещё, держи.

Он положил рядом с Алёной большой полиэтиленовый мешок, поцеловал её в плечо, забрал что-то и исчез. Она вывернула мешок наизнанку – в нём было три других: с миской, ложкой и кружкой, с бежевой ветровкой и кепкой и с синими резиновыми сапожками тридцать шестого размера.

Разбирая новые вещи, Алёна слышала голоса компаньонов. Они удалялись в сторону берега, обсуждая готовящуюся баню. Каменку надо делать заново, старая вся потрескалась, развалилась…

«…Вот я и дома». Алёна вытянулась, закрыла глаза… Какой же яркий день: будто и нет сомкнутых век, двух слоёв палаточной ткани, леса… А если накрыть лицо полотенцем? Да, так хорошо.

Перед глазами тут же закружились фонари, сосны, кожаные заплатки, спелые тёмно-лиловые черничины на кустах. Накатила искристая волна, унесла всё с собой, и голый берег заполнили ожившие фотографии из компьютера Андрея: лица, руки, голоса… Алёна увидела, как из земли растут палатки, – сами, будто грибы. Она идёт к зелёной, но странная помеха, вроде солнечного ветра, сбивает с курса, и вместо прямой линии получается дуга… Алёна изо всех сил напрягла воображение, сжала кулаки, повторяя в мыслях: иди прямо, прямо… Она почти победила, уже наклонилась, чтобы открыть зелёную палатку, но чей-то голос звякнул на берегу, отвлёк. И Алёна оказалась в синей. Ладно, здесь тоже неплохо. Вот она и дома… И не было ничего удивительного в этой мысли. Привыкла носить дом с собой: где остановилась – там и хорошо. Вот только настоящего дома нет, не построено ещё Стахурово. Карагандинский, в котором она выросла?… эх, в другой жизни он был настоящим.

Алёна подробнейшим образом помнила октябрьский вечер, когда впервые об этом задумалась. Тот самый вечер, когда она так спешно убегала в театр, а потом долго, долго возвращалась.

– …Ну, как тебе, понравился спектакль? – спросил Антон, держа наготове, как ловчую сеть, кожаную куртку Алёны.