«Ну, а если мне не понравится, так и что? – размышляла она. – Всё равно не пропаду». Стать специалистом и работать – ничуть не менее заманчиво. Везде нужны экономисты, знающие рынок, – так говорили и мама с папой, и учителя, и старший брат, и ещё один человек, мнением которого Алёна очень дорожила. Она бывала в Питере на летних каникулах, заходила в разные институты, видела облупленные, исколотые кнопками двери приёмных комиссий. Слегка кружилась голова при мысли, что такая невзрачная дверь однажды впустит Алёну в иной мир. Скоро, скоро… Один шаг – и всё вокруг изменится. Каким оно будет?

Больше других – названием похожий на знаменитый театр – ей нравился Университет Менеджмента и Коммуникаций, сокращённо МенКом. Мама Алёны была не против: она знала по работе его выпускников, распределённых в Казахстан в те времена, когда МенКом был рядовым институтом народного хозяйства. Лет десять назад он получил новый статус, разросся и начал готовить юристов, психологов, затем – мастеров рекламного дела и входящего в моду пиара, но ядром его, самым старым и престижным факультетом остался экономический. В семье даже не обсуждали вопрос, куда поступать дочке, – и она, готовясь к экзаменам, трижды в неделю занималась с репетиторами английским языком, математикой и литературой.

А потом включала телевизор и, глядя «Пятый элемент» или «Дон Сезара де Базана», вновь представляла себя на сцене, перед камерами и восхищёнными взглядами… Нет, не могла Алёна понять, куда её тянет сильнее. «Приеду, а там будет видно», – думала она и, приходя вечерами в студию испанского танца, под гитарный звон втаптывала каблучками в паркет сомнения и преждевременные вопросы.

И вот растаяла и высохла тропинка, по которой Алёна ходила в бывший Дом Пионеров напрямую через газон. Став ненужными, обиделись и сбежали в шкаф тёплые сапожки, шубка и свитера. На последний звонок Алёна надела подзабытую школьную форму, в которой нравилась себе, но уж слишком напоминала юную стюардессу. Потом были экзамены: светло-серая юбка чуть ниже колен, приталенный жакет того же цвета, незаметные колготки, белые туфли, белая сумочка, белый бант в тёмных волосах, подкрашенные глаза и губы. Затем – выпускной вечер и тёмно-синее платье с открытой спиной; главный шутник класса, притаившись сзади, нарисовал на ней ручкой холодную загогулину и получил с разворота в лоб. Десять школьных лет уместились в альбом с цветными фотографиями и аттестат с четвёрками по казахскому языку и органической химии. Остальные были пятёрки.

Алёна с мамой прилетели в Питер и остановились у дальней родственницы, у которой гостили и в прежние годы. Тётя Люба предлагала поселить Алёну у себя на время учёбы: «Куда ей в общежитие, такая худенькая у вас!» – но Алёна была решительно против. Ей всё здесь не нравилось. Не нравилась квартира в доме с толстыми стенами: между оконных рам на северной стороне, куда не глядело солнце, помещались банки с вареньем, завёрнутые в газеты. В этой комнате Алёне пришлось бы жить. Не нравилось, что варенье засахарено, что на стене висит оранжевый с лиловым ковёр и хозяйка носит халаты столь же кричащих расцветок. Не нравилось, что тётя Люба, большая, рыжеволосая, с низким голосом и полными, вечно беспокойными руками, целые дни сидит дома в компании трёх персидских кошек. Выйдет в магазин – и опять сидит.

Тётя Люба была слишком приветливой, слишком внимательной и заботливой – от этого становилось душно. Может быть, она скучала с кошками: сын вырос и жил отдельно, муж, военный инженер, постоянно ездил в командировки. Или она ждала похвалы, такой же неотступной, как и её забота… Алёна не могла внятно объяснить свою неприязнь и просто старалась как можно реже бывать с хозяйкой наедине.