– А что за мальчик?

Дочка на маму ничуть не походила: маме было уже сильно за шестьдесят, ее жилистые руки выдавали многолетнюю привычку к физическому труду, клочковатые седые волосы пострижены по-мужски, лицо отталкивающе некрасивое, длинное, лошадиное, с крупным мужским носом, мелкими, близко посаженными глазами. Отсутствие зубов еще усиливало отталкивающее впечатление и сильно старило ее.

– Да так… пока ничего серьезного. Просто обменялись телефонами… Мам, может, мне на работу выйти?

– Куда это еще?

– Ну, не знаю куда… Не могу же я вечно на твоей шее сидеть. Надо работать.

– Так и работай! – живо откликнулась мать, со стуком ставя утюг на металлическую подставку. – Я первая тебе говорю – работай! Работай, как вол, как раб на галерах! Пиши картины, ну, рассказы там свои… Пиши, дочь, пиши! В рассказы я не особо верю, а вот художественный талант у тебя есть! Да и как не быть – папа твой был ге-ни-альный художник! Пиши картины, работай над собой! Ты должна прославиться! Я уже старая, а я хочу дожить до твоего успеха! Торопись, дочь! Что тебе надо – рамочки там всякие, кисточки? Я заработаю! Я вот простить себе не могу, что на твое образование денег нет, но ничего – талант всегда себе дорогу пробьет. Ты пробьешься, дочь! Если, – мать строго подняла указательный палец, – если будешь над собой работать. Вот скажи-ка мне – когда ты закончишь свою картинку, ну, пейзаж этот?..

– Уголок Михайловского парка?

– Ну да, ну да.

– Так вчера закончила.

– Вот и иди, продавай. Продашь – будут у тебя деньги.

– Да что там за деньги?.. Мама, мне большие деньги нужны!

– Ну, уж прям и большие… На что это?

– На компьютер, к примеру. Вчера на студии один новенький был, так он чуть с дуба не рухнул, когда мои каракули увидел. Неудобно как-то…

– Нуу, дочь, выбирай, или рамочки с кисточками, или компьютер. Рисовать можно и без компьютера, а писать твои рассказы – обойдешься. Вот когда рассказы эти твои начнут деньги приносить, вот тогда и купишь компьютер… Компьютер, компу-тер… тьфу, язык сломаешь, зачем он? Баловство одно…

– Ах, мама, какая же ты дремучая! – в сердцах воскликнула Марьяна.

Через два часа она уже стояла на Невском возле ограды Екатерининского сквера. Здесь копошилась своя жизнь: экскурсовод продавал билеты под монотонную запись диктора:

– …Сейчас самое подходящее время для автобусных экскурсий…

Причем это самое подходящее время было и в дождь, и в жару – запись не менялась. Художники выставляли напоказ свое творчество – портреты великих, чтобы показать умение передать сходство, шаржи, пейзажи. Марьяна, страшно смущенная, пристроилась чуть поодаль, разложила мольберт, примостила на газетку свои немногочисленные картины.

– Смотрите-ка, – глумливо выкрикнул толстяк, обмотанный красным шарфом. – Опять эта мазила пожаловала!

– Пусть ее… – добродушно ухмыльнулся мужик с седой бородой, в берете, низко надвинутом на глаза. – Нам она не конкурент, а девчонка хорошенькая, как картинка… Яркая такая… глядишь, покупателей к нам подманит. Иди поближе, девочка, – ласково кивнул он ей.

Марьяна, которая привыкла к другому приему от художников, приободрилась и придвинула свое живописное хозяйство поближе.

– Здрасьте, – заискивающе улыбалась она. – Я ненадолго. Мне уже бежать надо. Я только чуть-чуть постою. Спасибо. («Ооо, проклятый враждебный мир…» – стонала она про себя).

Седая борода оказался прав – интересующиеся искусством, мельком скользнув взглядом по картинкам Марьяны, устремлялись к ним и уже более внимательно рассматривали их работы. К нескольким художникам уже подсели клиенты, пожелавшие запечатлеться на полотне. А она все стояла возле своих невостребованных работ, отворачиваясь от промозглого сырого ветра. Но ветер не отставал – трепал легкий пуховик, забирался в прорехи на джинсах. На литературной студии Марьяна выдавала эти свои джинсы как дизайнерские, на самом деле это были просто старые, до дыр вытертые штаны, которым она с помощью ножниц и цветных ниток придала вид живописных лохмотьев.