Так уже бывало. Раз в столетие русская мать-сыра земля бесполовым путём производит на свет чудо-богатырей. Лепит она героев из того материала, который находится под рукой. Само собой, используются в первую очередь проверенные временем эталоны. Потому и возникает в реальности чаще всего дружная троица. И сигают витязи из века в век, не подозревая о своей былинности.

Каждый раз это совершенно обычные люди, внезапно охваченные благородной идей Великого Негодования при виде поругания Руси. Однако в каждой новой реинкарнации кодировка генетической памяти, «памяти предков» остаётся неизменной. И рано или поздно реалии становятся таковы, что приходится витязям следовать жёстко регламентированной Установке.

Разумеется, по обстоятельствам.

31 мая 20.. года в два часа пополудни из подъезда единственной мультиэтажки по Малой Кронштейновой улице вывалился Попа. Попой Алексея Попова друзья называли, естественно, из-за фамилии, а больше – из-за Лёхиной привязанности к данному слову. Слово служило ему для выражения различных эмоций, а также в роли конечного пункта для посыла неприятных субъектов.

Вульгарной же матерной лексикой Лёха обычно не баловался. Напротив, ревностно культивировал подзабытое у нас семиэтажно забористое (не путать с заборным!) искусство. Потому же постоянно носил Лёха при себе записную книжку, куда сладострастно заносил неизвестные дотоле речевые обороты, неологизмы, идиомы, метафоры и оригинальные словообразования. Как всякий истый ценитель изящной словесности, он ревниво следил за последними достижениями в этой области. Знал назубок историю русского мата и в любом состоянии мог расправить перед любопытствующими семантическую цепочку опорно-ключевых позиций национальной гордости великороссов. Однако применял Попов свои знания и умения исключительно в здравом уме и твёрдой памяти, с холодной, ясной головой, строго дозированно. Помнил: пусть без соли пища пресна, но и кушать соль ложками – чревато.

Сейчас Алексей был на взводе: в запарке, в горячке, – в общем, в той самой попе. Жалкие потуги дождя-доходяги остудить горячую льняноволосую голову ни к чему не приводили. Лишь редкие капли долетали до середины чела тридцатилетнего отрока, чьи тёмно-синие глаза буквально излучали физическое недовольство реальностью, данной ему в ощущениях.

А ощущения были – не пожелаешь злейшему врагу. Да и враги, если присмотреться, шныряли вокруг когортами. Легионами. Бессчетными полчищами! Располагались эти гады большей частью за рулём. В разгар трудового дня вражьи автомобили шли по проспекту Градоустроителей, центральному картафановскому автобану, непрерывным потоком. Шли на бизнес-ланч и с бизнес-ланчей. На деловые и романтические свидания. В магазины, в салоны, в сады-огороды. Они отвратительно шуршали, скрипели, гудели, смердели и пересекали блеклую «зебру», перед которой замер Попов, без малейшего намёка на торможение.

Алексей взалкал. Динамита, пластида, гексогена. Противотанковых гранат и мин. На худой конец, мало-мальски крупного калибром пулемёта с подствольником. Одним словом, крови. Моря крови. Ну и до кучи – кучи трупов.

Организм требовал действия, и Попов решительно шагнул на «зебру», сжимая в кулачищах воображаемый гранатомёт.

Враги, опешившие от партизанской вылазки бунтаря-одиночки, спешно притормаживали, смешивая ряды. Самый главный враг на страховидном джипе, оглушительно сигналя, остановился буквально в паре сантиметров от Попова, едва не наехав на его представительские «лакировки». Тонированное водительское стекло опустилось, явив голову микроцефала на бюсте терминатора. Голова была в непроницаемо-чёрных очках, бюст – в растительности и златых цепях. Голова передёрнула челюстью, как затвором, и начала шмалять в Лёху очередями из игрушечного автоматического пистолета: