«Может, и сейчас кому-нибудь чересчур сильно врезал, – подумал Лёха, – оттого и страдает?»

Илья осторожно захватил Лёхин стакан с пивом и, не замечая прилепившуюся к нему руку, проглотил содержимое одним глотком. Попов поражённо крякнул. Пить и курить Муромский бросил в девятом классе.

– Попчик, дорогой! – с бесшабашной лихостью загульного купчины воскликнул Илья, сминая в кулачище опустевший пластиковый сосуд. А с ним и Лёхину кисть. – Поедем-ка, братишка, кататься…

– Чего вдруг? – полюбопытствовал Лёха, осторожно освобождая руку из Илюхиного захвата.

– Тут, Лёш, такое дело, понимаешь… Немыслимое дело. Можно сказать, мировое зло пошло войной на всё прекрасное.

Попов, вспомнив собственный разговор с начальством и последовавшее фиаско в «Black Jack», заявлению Ильи вовсе не удивился. А тот продолжал:

– Мне, МНЕ предложили лечь под Хмыря! Ну ты же знаешь Хмыря. А Бакшиш, мой промоутер, шепчет, змей: «твой последний бой». Типа шанс нарубить капусты на пенсию. Нет, ну не поганец ли? Я – и на пенсию. Я – и под Хмыря! Если б нас один перчила не разрулил, то!.. У-ух! Ты ж меня знаешь.

Алексей знал. Ой, как знал.

«Видать, жадность Бакшишу совсем мозги своротила, раз решился такое Илюхе предложить, – подумал он. – Интересно было б взглянуть на перчилу, который смог нашего медведя от буйства удержать».

Илья посмотрел ему в глаза.

– Поехали, Лёшка, а? Пить будем, гулять будем, а смерть придёт – помирать будем!..

– А может, брат, погодим помирать-то? – сказал Лёха, которому первая часть Илюхиного лозунга понравилась намного больше, чем вторая.

– Об чём речь! – с восторгом согласился Илья. – Да запросто! Оно же только родить нельзя погодить, а остальное хоть бы хны.

Кататься перед питием и гуляньем предлагалось на возлюбленной «Окушке» Муромского.

Из машины навстречу им поднялся незнакомый Попову заджинсованный мэн. Среднего роста, с обаятельной улыбкой и пронзительным взглядом тёмных, глубоко сидящих глаз. С усиками.

– А вот и перчила, о котором я тебе говорил, – с гордым видом личного друга всех перчил в округе отрекомендовал его Илья. – Знакомься, Лёшка, это Никита Добрынин. Бывалый вояка и вчерашний санитар изнанки наших каменных джунглей. То есть морга. А это, Никит, – Лёха Попов, мой корешок, корешище, корефанище.

Знакомство продолжилось крепким рукопожатием. Кисти Алексея и Никиты сомкнулись, сжались и… расслабились. Заметно было, что обе стороны остались довольны проскочившими искрами обоюдной симпатии.

– Ну-с, бояре, биться, так биться! – вскричал Алексей, чувствуя необычайный душевный подъём. – Где это хреново мировое зло?!

Муромский, значительно подняв указательный палец, важно ответил:

– Мировое Зло есть реверс Мирового Добра!

– Или аверс, – задумчиво поддержал философскую нить разговора новый знакомый. После чего в порядке резюме, на одном дыхании выдал пышный букетище красных словес.

Трава пригнулась. С ближайших кустов и деревьев посыпались остатки дождевой воды.

Лёха, совершенно обалдев, с обожанием воззрился на человека, так непринуждённо разбрасывающего смарагды, сапфиры и гранаты великого и могучего языка. У самого-то у него язык прямо-таки онемел. Он только и смог спросить:

– Что так-то?

– Прощание со славянкой, – кратко ответствовал Никита. И положил рядом с ещё дрожащим в воздухе первым букетом второй, более пышный и осязаемый.

Неизвестно, как он там разрулил ситуацию с Илюшкиным Бакшишем, но Алексея речевая мощь перчилы Добрынина пробрала до самых корней. До кончиков.

– Так мы едем? – полюбопытствовал для порядка Муромский.

– Безусловно, – сказал Алексей.