И, к моему удивлению, Карл ответил.

– Нельзя. Мрак друг нечисти. Мы тоже друзья нечисти. Они наши союзники. Так лучше. Так правильно.

Голос у него был низкий и звонкий. А слова он произносил медленно, правильно, четко выговаривая каждую букву.

– А, понятно, – протянул я. И мне стало не по себе. Не очень я любил нечисть, мало ли чего от нее можно ожидать. Меня всегда родители предупреждали, чтобы держался от нечистой силы подальше. Колян, конечно, не в счет, его обратили. Наверное, так же как и Вику.

– Тут близко. Скоро придем, – сказал Карл.

– А почему здесь так тихо? – сам не знаю почему, уточнил я.

Долговязый немного замедлил шаг, остановился и, не оборачиваясь, принялся объяснять:

– Таков порядок. Нежить не должна знать. Мы не должны видеть. Таков порядок. Так правильно.

– Понятно.

Мы подошли к двери под номером «1А3». Карл постучал и отошел в сторону – звяканье ложки усилилось.

Дверь открыла женщина средних лет. И ее внешний вид опять вызвал неподдельное удивление: у психолога было вытянутое тело и короткие ножки, которые сильно бросались в глаза своей сильной кривизной.

Женщина посмотрела на меня, потом на Карла и мило улыбнулась.

– Здравствуй, Дима. Проходи.

Я зашел внутрь кабинет, она закрыла дверь, за которой тут же послышался знакомый звук.

– Присаживайся.

Она расположилась за огромным дубовым столом. Достала чистый лист бумаги, ручку. Внимательно посмотрела на меня и снова улыбнулась.

Позвякивание за дверью прекратилось.

– Он хотя и опаздывает, но всегда приходит вовремя, – пояснила женщина. Потом протянула мне руку и представилась: – Антонина. Можно без отчества, – и, приставив руку тыльной стороной ко рту, прошептала: – Терпеть не люблю официоз.

– Очень приятно, тридцат… Простите, меня зовут Дима.

– Ну вот и хорошо, Дмитрий. Знакомство – это первый шаг к доверию. Хотя постой, с тобой этого явно мало. Неудивительно, после интерната с его строгими правилами на воду начнешь дуть, лишь бы не обжечься.

Я настороженно уставился на психолога. Ее сравнения мне были не очень понятны. И она об этом, видимо, догадалась.

– Не бойся, ты можешь ничего не говорить, просто сиди и слушай тишину. Это очень полезно. А все необходимое я узнаю сама.

Антонина ловко повернулась на стуле и включила музыку, щелкнув кнопкой магнитофона.

Сначала послышался шум воды, а потом стала тянуться медленная тягучая мелодия. Мне сразу представился далекий остров и стоящий на самом берегу дуб, дремучие дубравы и гигантские тени.

– Не возражаешь? – поинтересовалась психолог.

Я покачал головой.

– Ну вот и хорошо. Можешь закрыть глаза. Постарайся дышать тихо и глубоко.

Но я не стал этого делать. Просто не смог.

– Ну что ж, а я с твоего позволения немного порелаксирую.

Антонина откинулась в кресле и, вцепившись в ручки, стала слушать. Какое-то время ее лицо выражало безмятежность, что позволило мне получше рассмотреть смуглую, слегка обветренную кожу и глубокие морщины возле глаз – от этого даже очень молодое лицо казалось изможденным. Я попытался определить ее возраст: тридцать? Сорок? А может быть, пятьдесят? Но понял, что это бесполезная затея.

Мое гадание на кофейной гуще нарушил тягучий голос Антонины. Она не пела, а просто повторяла мелодию, вплетая в нее до боли знакомые мне имена.

– Вадька… Вадик… Вадим… Маруська… Марусечка… Мара… Коля… Колян… Коляныч.

У меня мороз пробежал по коже.

Зрачки Антонины подрагивали, как бывает при беспокойном сне. Но я был уверен: она сейчас видела все, что случилось со мной за последние полгода, а может, даже дольше. Видела все без прикрас, даже то, что видеть не должна. Не знаю уж, как у нее это получалось, я просто верил и все.