– Любопытно, о ком идет речь, – поинтересовался Гейер-Генерозов. – Думается, не о жене товарища Сталина…

– Нет, не угадали. Отцом этой дамы и двух ее прелестных сестер был школьный учитель Фридрих Браун. Это вам о чем-нибудь говорит? Нет? Ну, я так и знала… Девушки учились в женской гимназии в Симбахе. И та, о которой я говорю, в 1929 году вернулась после учебы домой. Отец устроил ее в фотоателье к некоему Генриху Хофманну, возможно, родственнику, так как у него в родне по одной из линий были Брауны. И вскоре 17-летняя девушка уже снималась для модных журналов… обычно она позировала вполоборота, – этакая таинственная и застенчивая фройляйн. Как-то в фотоателье появился мужчина, показавшийся ей крайне непривлекательным. Но, как она вспоминала поздней, ее поразил его рентгеновский взгляд, пронзавший насквозь. Сопровождавший его молодой человек, также мало привлекательный, – выше среднего роста, скуластый и с узким лбом, – представил гостя как господина Вольфа. Однако юная красавица даже не сочла нужным представиться вошедшим мужчинам, а, полная презрительного очарования, удалилась за шторы в боковую комнату. Но мнимый Вольф пришел во второй раз, и принес фройляйн золотое колечко на серебряном блюдце, конечно же, отвергнутое ею. С тех пор дочь учителя долгое время ничего не слышала о своем воздыхателе. Пока судьба не свела их навсегда… Это была Ева Анна Паула Браун, родившаяся 6 февраля 1912 года.

…В комнате наступило молчание, слушатели, в том числе и Эвелина Абрамовна, притихли, – то ли от изумления, то ли от неслыханной дерзости рассказчицы; казалось, вдруг отчетливо стало слышно биение сердца взволнованной артистки. Первым пришел в себя Станислав Исаевич Гейер-Генерозов, громко вспыливший:

– Это вы о чем, Рогнеда Павловна? Вы – о Еве? Любовнице фюрера? Да можно ли сегодня такое говорить, да?!

– А почему бы и нет? – переспросила она. – Я же сказала, что мне уже позволено… И потом, я вам рассказываю только то, о чем по просьбе Сталина рассказывала ему лично, ибо мне пришлось быть близко знакомой с нею. Да, с Евой… Сталин, мне кажется, что бы вы все ни думали, довольно высоко ценил ее женственность, красоту, умение быть вовремя нужной. Словом, я ничего от Иосифа Виссарионовича не слышала о ней негативного…

– Но как вы могли слышать или не слышать, вы что, целые дни напролет проводили со Сталиным?

– Ну уж нет! – Рогнеда Павловна пыталась оставаться спокойной, возможно, уже жалея, что завела этот разговор. – Память мне точно еще не изменяет, и когда Сталин заводил разговор о Еве, то всегда отзывался о ней предупредительно и тактично. И говорил не как о любовнице фюрера, а как о его жене. Вам же должно быть известно, – она повернулась к Гейер-Генерозову-младшему, – как и вашему отцу, что фюрер и Ева обвенчались у христианского пастыря; и, должна я вам заметить, вовсе не в 1945-ом, а в 1943 году.

Конечно, Рогнеда Павловна уловила, что гостям не нравится эта тема; и хотя всем им дозволялось делать и знать всегда много-много больше, чем остальным советским людям, однако секреты о личностях, отданных цивилизации ХХ века на растерзание, хотелось оставить в забвении…

– Ну, хорошо, – как бы оправдываясь, сказала именинница, – я не буду больше говорить об этом.

Вечер продолжился. Эвелина Абрамовна предупредительно перевела разговор; краем уха Румянцов услышал, как она любезно предложила имениннице заехать примерить канадские сапожки, совсем недавно завезенные в спецсекцию ГУМа.

Но тут раздался короткий телефонный звонок. И опять Рогнеда Павловна ответила на сообщение горничной: «Веди!»