— Вы, молодой человек, с какой целью интересуетесь?

Еще один.

— Родственник я, — ответил первое, что пришло в голову. Это я потом уже понял, что чушь сморозил, по вытянувшемуся лицу доктора понял.

— Давайте так, — устало вздохнув и потерев глаза, он сделал шаг в сторону и присел на скамью, — либо вы мне сейчас говорите правду, либо я вызываю полицию, потому что видел я ее родственников, те еще... В общем, говорите правду или уходите.

Занавес, блядь. Ну облажался да, хреновый из меня разведчик, находка для шпиона, бля. Теряю навыки. Впрочем, не придумав ничего умнее, я решил испробовать ту же стратегию, что и с медсестрой, потянулся к внутреннему карману, но тут доктор снова заговорил:

— Даже не думайте предлагать мне деньги, — покачал он головой, — я на зарплату нормально живу, говорите правду или уходите.

Какую правду я мог ему рассказать, когда сам не понимал, что здесь делаю. Ну хочет правду, будет ему правда. Буду, конечно, выглядеть идиотом, но раз уж вляпался во все это, надо до конца доводить, поздно заднюю давать.

И как-то просто далась мне эта правда. Рассказал все, как есть, ожидая, что врач сейчас у виска пальцем покрутит и пошлет меня куда подальше, и не сказать, что не прав будет, а он удивил.

— Нормально все с ней, организм молодой, подлечим и отпустим, — как-то совершенно иначе, по-доброму что ли, заговорил доктор. И только взгляд его обреченный, потерянный даже говорил о том, что не все так просто.

А меня чего-то накрыло. Облегчением что ли. И чего, спрашивается, за девку чужую переживаю, мало ли таких на свете, жизнью обделенных? Прошел бы мимо, но нет, сижу тут с доктором, состоянием девчонки интересуюсь. Старею что ли? Может маразм какой? Да вроде рановато пока, тридцать четыре всего. Хотя, с жизнью моей и прошлым печальным, у кого угодно кукушка кукарекать начнет.

— Может нужно что? – прервал я наше молчание. — Не знаю, препараты какие?

Врач покачал головой, и тяжело вздохнул.

— Да есть у нас все, — усмехнулся он, — только не в лекарствах ведь дело. Она здорова уже практически, подлечим еще чуть-чуть, а потом…

Он остановился, прикрыл глаза, сжав пальцами переносицу.

— Что потом? — переспросил я.

Не понравилось мне это «потом», и реакция доктора не понравилась. Я таких как он, видел уже — фанаты своего дела, за каждого пациента болеют, через себя пропускают, таких, блядь, по пальцам пересчитать.

— А потом в детдом, — хрипло произнес он и взъерошил волосы.

— В детдом? — сам удивился своей несдержанности. — Вы же сказали, что у нее есть родственники!

— Прав их лишили, — вздохнул он, — девчонка здесь постоянный посетитель, прописать ее уже здесь можно, родители, как нажрутся, так буянят.

— Блядь, — не сдержался, — простите, нервы ни к черту. Сколько ей?

— Семнадцать, — пожал плечами врач.

Семнадцать, взрослая почти, ну какой детдом, ее же там сверстники сломают, даже несмотря алкоголиков родителей, не выживет она там, не выживет. Я как никто знал эту кухню изнутри, сам там вырос. Только я все же пацаном был, да и жил там с пеленок, а она чужая и чужих там не любят.

— Сколько она еще здесь пробудет? — спросил я.

— Пару дней максимум, потом отпустим, пациентов у нас валом, мест нет ее здесь дольше держать, — все также грустно ответил доктор. Таким, как он сложнее всего, не умеют они отпускать ситуацию.

Не знаю, что нашло на меня в тот момент. Вынув бумажник, отыскал в нем визитку и протянул врачу, наткнувшись на непонимающий взгляд. Да, друг, я тоже ни черта не понимаю, и логики в моих поступках нет, но девочку надо спасать. А кто ее спасать будет, если никому она не нужна. В семнадцать лет при живых родителях сиротой осталась. Я не из жалостливых, меня вообще хрен проймешь, не торкает, а здесь…