– Я любила в нем всё: его точеный профиль, его огромные, карие по-детски наивные глаза, его волосы, спадающие на лоб крупными каштановыми кольцами, его длинные тонкие пальцы. А когда он улыбался, в груди что-то замирало. Каждый раз, как мы встречались взглядами, я жутко смущалась и чувствовала, как щеки начинают пылать. Сейчас это кажется такой несусветной глупостью, но тогда я грезила о нем постоянно, даже тогда, когда садилась за фортепиано. Подумать только, чувства к нему чуть не потеснили любовь к музыке в моем сердце. Вы верите в любовь, доктор?

Кларк не ответил. Смотрел куда-то мимо Марии в грязную желтую стену, словно думал о чем-то своем.

– В общем, скрипка в его руках превратилась в дудочку Крысолова. Она заманила меня туда, где мне не стоило оказываться.

– Имеете в виду его постель? – доктор внезапно отмер. – Судя по последней фразе, его дудочка вас не впечатлила.

Мария закрыла лицо руками и рассмеялась:

– Скорее наоборот. Он сказал, что чувствует себя дятлом, который долбит дупло в сосне.

– Хм… весьма образно, – доктор сморщил переносицу.

– Он не захотел быть дятлом. А я поняла, что всегда разочаровывала тех, кого любила. Отца, потом Дерека. Наш короткий красивый роман разбился о старую, скрипящую кровать в его комнатке в общежитии. Я не виню его в этом. Никто не хочет быть дятлом. Мне было обидно другое. Уже через пару дней за моей спиной перешептывались по поводу того, что я в двадцать лет впервые увидела… ну… вы поняли, о чем я. Что самое странное, когда мы сталкивались с ним в коридорах, он не здоровался со мной, будто это я нанесла ему непростительную обиду. Мы не общались с ним восемь лет. Потом наши пути пересеклись на сборном концерте. Это был не дятел, нет. Это был разжиревший пингвин. Фрак и белоснежная рубашка усиливали сходство. Казалось, стоит ему совершить неверное движение, и пуговицы накрахмаленной рубашки с треском разлетятся в разные стороны. Жесткий воротничок впивался в его расплывшийся подбородок. А улыбка не казалась уже столь чарующей. Она была заискивающей и липкой, такой же липкой, как пот его ладоней, которыми он жал мои руки. Я долго отмывала их в туалете филармонии. Так же долго, как мылась в душе после первого и единственного раза с ним.

– Да уж. Нерадостная история. Надеюсь, дальше вам везло больше.

– До конца учебы и еще пару лет у меня ничего ни с кем не было. Никто не смог очаровать меня настолько, чтобы не вспоминать о скрипящей койке Дерека. Наверное, это можно считать везением?

– А потом?

– А потом я спала со своим концертным директором и была весьма довольна. Это ведь не такая редкая практика. Можно сказать, продолжение профессиональных отношений, правда, в иной плоскости. Вы и сами это предполагали.

– Можете рассказать подробнее?

Мария поборола порыв ответить резко.

– Джеф не был дятлом. Дятел видит перед собой дерево, а мужчина видит женщину.

– Как-то вы скупы на слова, Мария.

Мысленно Мария приказала себе успокоиться. Спокойно. Дыши. Спокойно. И у нее даже получилось ответить довольно ровно.

– А что вы хотите услышать? Вам рассказать про позы, количество подходов и интервал между ними?

Теперь уже закашлялся доктор:

– И правда, Мария. Достаточно. Давайте на сегодня закончим.

В этот раз Мария не расстегнула пуговицы на платье – она вырвала их «с мясом».

4.2

К счастью Марии, доктор больше таких тем не касался. Беседы стали носить иной характер. Теперь Кларка интересовали какие-то незначительные детали ее жизни. Мелочи. Но он не уставал повторять, что каждая мелочь может иметь существенное значение.

– Расскажите, чем вы любили заниматься в свободное время. Может, готовка? Вышивание? Вязание?