– Нет-нет, через два дня там уже украинские солдаты были. Ходят около обломков самолета. Он не взорвался, топлива уже не было, а упал и развалился. Там масло горит, гидросистема, а так большого взрыва не было. Он говорит: «На моих глазах. Я приземляюсь, а он ударяется как стеклянный, и разваливается».
– А он на парашюте…
–Да. Он говорит: «Я буквально через пять секунд уже был на земле. Я же с тридцати метров прыгнул. Не набирал высоту. И скорость 340 (километров в час.– Прим. авт.). И я на парашюте, и он передо мной разлетается, и я приземляюсь в пахоту». Это спасло его в том плане, что не жесткое было приземление, потому что он сам крупный – 90 килограмм. Разгрузка еще. Где-то получается под 120 (килограммов.– Прим. авт.). А парашют спасательный на много меньше, чем обычные десантные парашюты. И скорость приземления у него какая? Если на обычном парашюте скорость приземления пять метров в секунду, то на этом семь метров в секунду. Скоротечно все произошло, и он на пашню и приземлился. Небольшие повреждения были, от ЗШ-5, защитного шлема, потертости. Но больше ничего…
– Приземляется…
– И сразу наши стали собираться за ним…
– Конечно, когда наши самолеты работают, на аэродроме самолеты дежурят и вертолет Ми-8. Где-то что-то происходит, максимум тридцать минут и подлетают.
– Ему не пришлось идти, как Каштанову с Коптиловым, тридцать километров?
–Нет-нет. Он приземлился, парашют собрал. В лесополосу забежал. И приготовился к бою, конечно. Оружие, гранаты. А потом видит наш вертолет. Я спрашиваю: «А как ты определил, что наш, а не украинский?» Он: «Ми-8 наш современный, модернизированный. И у него не тупой нос, а немножко остренький. Я сразу определил. Вытащил ракетницу, отстрелялся. И они, соответственно, увидели, подобрали и увезли».
– Спасся… Налет у него большой…
– Где-то 500 вылетов и налет около 2000 часов. Каждый день по 2, по 3 боевых вылета. У него высокая эффективность вылетов. И в составе группы, и в одиночном… Все это очень напрягает, но они привыкли. Военные сильно, как гражданские, не переживают. Надо, и они пошли… Судьба такая…
Я не стал расспрашивать о конкретных схватках его сына с украинцами, понимая, что этому еще не пришло время, и оставляя это моим последователям, давая им возможность подробно описать боевой путь летчика Александра Александровича Аржаных…
Найдя в интернете страничку Александра Аржаных-старшего, в ней обнаружил публикацию за 6 декабря 2023 года[16]:
«Встретился с лётчиком, Героем России: был подбит и с осколком под сердцем двое суток выбирался к своим. Тот день майор Иван Редкокашин[17] помнит буквально по минутам. С утра слетали на задачу, в обед поступает ещё одна. Иван должен был взлетать третьим, но на рулежке оказался четвёртым в группе. Метеоусловия поганые – снег…»
Давая интервью журналисту «Пятого канала», Редкокашин рассказывает[18]:
«В один день мне, скажем так, не повезло… Я понимал, что низкая облачность, холодно. Беспилотники, значит, не полетят. Ну и наши тоже не прилетят. Никто не прилетит – ни свои, ни чужие… Вылетает слева стекло. Летит на руки, летит в лицо, на колени. Все это по кабине тонким слоем распределяется. Прилетела ракета, видимо большая, потому что сразу отказ управления, пожар одного двигателя, сразу же второго. Катапультировался, приземлился в поле. Встал, обернулся, какие-то мужики бегут и палят. Хорошо далеко – метров 300–400. Схватил автомат и побежал в противоположную сторону. Добрался до лесопосадки, по пути снаряжение сбросил, остался с автоматом, разгрузка, пистолет, две гранаты. Пока бежал, магазин подсоединил. Гранату привел в действие. В лесопосадке, грубо говоря, помотался, оторвался. Лицо посекло осколками. И получается, под сердце мне прилетел осколок. По касательной вошел в грудь на глубину до семи сантиметров и там остался. Об этом позже скажут врачи… Наложил повязку, какую смог, на ощупь. Ну и стал дожидаться темноты хотя бы. К вечеру снег пошел. Достал компас, карту. К сожалению, у меня GPS-ка в кабине осталась. До границы точно было где-то 100 километров. Я один раз летал, мне повезло, в этот район. Там точно были наши. Просто на тот момент не было четкой границы, где свои, где чужие. В этом населенном пункте могли быть наши и могли не наши. Это можно было близко подойти, чтобы понять. Ходить по окраинам… Воду где-то нашел. Температура где-то около нуля, минус. По кустам попадал, не понравилось. Думаю: в целях экономии времени надо дорогу искать. Ну и для себя решил, что днем где-то по деревьям, по лесам, а ночью принял для себя решение, что пойду сквозь населенные пункты. Просто дорога, и я иду по центру. В любом случае если бы я где-то прятался, то свои бы поняли, что кто-то идет чужой. А чужие поняли бы, что тоже чужой. Для всех непонятный человек – это мишень. Было у меня три батончика. В итоге я на второй день съел с утра половинку, вечером половинку. В этот день что-то не до еды было особо. Вода – ну, фляжка была маленькая. Я ее берег. Снег есть. Есть сосульки всякие. Ну, вот так, собственно говоря, и шел. Идешь – тепло, а на ночь остановился – ноги мокрые. Лежишь – дрожишь, скажем, так. Ну, шапку из запасов достал. Шел в шапке. Все. А документы мы не брали в полет. Я иду и понимаю, что я без документов. Пароля я не знаю. Если на чужих напорюсь, у меня есть граната. Если это свои будут – ну, как-нибудь договоримся, опознаемся в любом случае. Потому что я чувствовал, что после первого дня, к концу второго силы уходят. Я не придавал значения ранению в грудь, думал, лицо мне посекло осколками – думал, ну, это тоже стекло прилетело. И поэтому – ну, потечет и перестанет, скажем так. К этому просто относился. Потому что голову не мог опустить и посмотреть. А смысла нет туда грязными руками лазить. Поэтому залепил лейкопластырем широким и все. И шел. На вторые сутки вышел на наш блокпост. После проверки вертолетом отправили в госпиталь».