– В этом Ил-76 понимаешь, что все. Но еще живой. Земля приближается…

Аржаных-старший:

– В это время невозможно уже ничего сделать. Остается только молиться и вспоминать родных и близких. И надеяться попасть в такую область в другом измерении, где будет хорошо по крайней мере душам.

– Вы точно заметили. Мне в декабре прошлого года стукнуло семьдесят лет, я чувствую, что все равно там наверху что-то есть…

– Конечно, когда был момент, что я должен был через десять секунд разбиться, кто-то извне мне подсказал, что делать. Подсказал, это была ночь, полет, и мне просто подсказал: а вот посмотри и сделай так! И я посмотрел и сделал, так и получилось, что живой…

– Вы в Афганистане были?

– Нет, не был. Непосредственно мы сидели в Джиде в готовности для того, чтобы полететь на самую южную точку нашей страны бывшего Советского Союза. Аэродром Кушка называется. Должны были туда перебазироваться и уже оттуда поддерживать вывод наших войск из Афганистана. А мои выпускники в Афганистане были.

– Джида где?

– Забайкальский военный округ. На юге Бурятии рядом с Монголией.

– Я вот где только не жил в Советском Союзе, по гарнизонам с отцом ездил. И я счастлив, что охватил все это. Вас же тоже помотало…

– Да, поменял много мест службы. Начинал с Польши, закончил в Сары-Шаган. И посмотрел мир, и сына приобщил. Ребенок гарнизона. Он кроме аэродрома, по сути дела, пока меня не уволили из Вооруженных сил, нигде и не был. Ну, когда Советский Союз разваливался, меня хотели оставить в Казахстане. Имеется в виду в казахской армии в Николаевке под Алма-Атой. Я отказался и ушел на пенсию в тридцать пять лет. С этого момента уже на пенсии.

–Мне жена Олега Пешкова (Герой России, погиб в Сирии.– Прим. авт.) Гелена рассказывала, как того тоже сватали в казахскую армию. Так тот поехал, а там мечеть и оттуда с утра до вечера: «Алла-ала… Алла-ала…» И он оттуда ходу…

Аржаных-старший:

– Там своеобразный народ, но в то время еще было нормально. А сейчас, говорят, там сильная русофобия и желательно оттуда. И туда не ездить…

– «Во всем виноваты русские», – с сарказмом я произнес избитую фразу.

– Да-да, «русские во всем…»

Мы смеялись от глупости заезженных слов.

– Вы преподавателем долгое время… Выпустили много…

– Я не столько выпустил, сколько давал им путевку по науке. Преподавал и навигацию, и тактику, и управление воздушным движением. Они получали теорию и автоматически потом уходили в полки. И в некоторых полках они встречали моего сына. Сын им давал путевку в небо на своих самолетах. На Су-25-х. Вот как бы преемственность.

– Выпускники связь с вами поддерживают?

– Конечно! Сейчас вот звонили мои прошлогодние выпускники. Они вернулись на Су-24. Они из Хурбы.

–Где старший лейтенант Фетисов[12] служил, – я напомнил про летчика, которому в Борисоглебске на территории училища установили памятный камень. – Как это здорово, посоветоваться…

– Они не то что посоветоваться. Они сейчас туда едут. Говорят, соскучились. Они приедут, пообщаемся. Один на Су-25, другой на Су-24 и третий на Су-25СМ.

–У вас есть понятие «летность»… Мне замкомандира летного полка Криштоп[13] рассказывал, как у него не шло и уже готовы были его списать, и вдруг раз, и пошло… Полетел уверенно, четко…

Аржаных-старший:

– Ну бывает такое, что некоторые ребята тяжело схватывают. Даже на таких малоскоростных самолетах типа Л-29, Л-39. Иногда даже с какими-то поломками. Происходят особые случаи. Потом что-то происходит, и даже на других, более скоростных самолетах они идут хорошо, и, соответственно, у них все получается. Но это летная судьба, которую даже не просчитаешь. Она по-разному складывается. Человеческий фактор очень важен.