И когда мы с Тобой открыли глаза, то опять увидели друг друга, – иначе и быть не могло, – и снова все показалось до боли знакомым. Исчезли только матрацы с пола и кровать со скрипучей сеткой. Но, подчиняясь правилам игры, придуманной не нами, мы должны были делать вид, что не знакомы друг с другом.


А откуда тогда такое доверие?


Да, я знаю, что Ты скажешь.

Ты скажешь, что я не верил.

Но, милая моя, как можно было в такое поверить, столкнувшись с реальностью под закрытыми веками?


Так бывает: когда увидишь кошмарный сон, то никак не можешь от него оторваться, с недоверием вступая в следующий день, при этом обнаруживая, что календарь перевернули на 10 лет.

И должно пройти какое-то время, чтобы видение отпустило, символы забылись, а сон так и остался сном, потому что другой реальности – без Тебя – я не представляю.

А во сне понимаешь – это Ты, даже если Твое изображение ускользает, но я бегу за ним, хватаю за локоть, разворачиваю к себе и вижу, что ошибся.


Но то, что уместилось здесь на двух строчках, во сне – в двух секундах, в личном, вполне реальном, восприятии затрачивает годы. И я уже теряюсь, постоянно блуждая между сном и явью, между веками и полюсами; и когда мне кажется, что это лицо – такое прекрасное в свете луны – Твое, наступает утро и Ты снова ускользаешь, закутанная в пуховое сновидение, оставив после себя чужую женщину.


Тут волей-неволей будешь по утрам заглядывать под кровать и ванную, дабы убедиться, что этой чужой женщины больше нет, нечаянно раздражая Тебя собственной паранойей.


И тогда Ты надуваешь губы, из Твоих глаз льются соленые слезы.

Ты не выдерживаешь и подводишь меня к зеркалу, чтобы я смог наконец-то увидеть собственное отражение так и не открывшее глаза…


странник

Странник

Под серым небом странник бродит
С засохшей на щеке слезой
      Его судьбой проклятье водит
И не даёт ему покой
      Его душа закрыта маской
      Под ней завядшие цветы
С последним лепестков ромашки
      На нём одно лишь слово: «Ты»
И стены храма разрушая
С ним повстречается любовь
Но, маникюром поцарапав душу
Его голубка улетает вновь…
      И вновь луна молитвы слышит
      В морщины покрывает руки ночь
      И конь его – товарищ верный
Уносит по дороге прочь
      Чтобы пройти опять по кругу
Печали, горести, тревоги 
Везде искать свою подругу
      За гордость наказали боги…
И снова отражение скорби
Предательство толпы
Иуды сук
Поломанные крылья за спиной Икара
И шорох пересохших губ
«Опять не Ты…»
Солёный ветер 
Звезда пропавшая во мгле 
Темно 
Обломки 
Рваный парус 
Патрон последний у виска 
Закрытые ворота ада
      А в рай не пустят никогда…
Ни смерти
Ни бессмертия
Ни жизни
Принявший наказание
Не прощенный
Сын ветра и опавших листьев
Всегда страдать приговорённый
Легенда волчьей стаи
Ворон
Седой ребёнок
Серый капюшон
Стон лепестка последнего ромашки
И палача и жертвы сон
      Уставший, но незнающий покоя
      Изгоем обреченный быть
Изгоем
* * * * * * *
Осколки льда застряли в сердце
По нервам бьётся холодок
И пульс – неосторожно мелкий
Теряет в теле жизни ток
Кошмаром сны наружу рвутся
От пота мокрая постель
И еле слышный шепот криком
Вонзает в душу слово
«Верь!»
      Но демон, скалясь, обнажает
Свои вампирские клыки
      Со злой ухмылкой наблюдает
Как сбился Ангел мой с пути…

после грозы

В грозу посреди Шаболовки

Гроза застала Веру и ее почти шестилетнего сына Ваню посреди Шаболовки, куда они поехали, чтобы заложить в ломбарде кулон на золотой цепочке. Сильный ливень, обрушившийся на Москву, лишний раз подчеркнул нерадостное настроение.


Выходя из дома, доверившись солнцу за окном, про зонтик Вера даже не вспомнила.