Я искал выход не потому, что мне было плохо в Пустоши. Я принял ее…

…я любил тишину… скажи мне: «Тише, ты тише…»

Я искал выход, потому что хотел стать первым, кто его найдет.

Сделать свой авторитет непоколебимым.

И была еще одна причина: я жаждал доказать Отцу, что даже после того, как он обрек меня на бесконечное наказание, я выбрался. Тысячи раз я представлял себе его взгляд, когда он увидит меня перед собой. И частенько смеялся до слез, представляя картины нашей встречи. …чесал зубами свои руки…

Я шел тогда к Рингу поглазеть на новый бой, как вдруг начал ощущать, что вместо ровной дороги иду в горку, сильнее и сильнее. В одно мгновение я осознал, что вся наша равнина вдруг накренилась, и Пустошь превращалась в горку. С визгами, криками люди покатились с горки, я споткнулся и кубарем вращался вместе со всей толпой. Неподвижными остались камеры, здания, церкви. И резко, также в одно мгновение, горка опустилась, и все приняло прежний вид.

Когда я пришел в себя, мы с Пересмешником побежали к Женщине на Окраине Пустоши.

Я ворвался в развалины, в которых она обитала. Но ни один камушек не сдвинулся с места.

Она восседала на камне, уже успела прийти в себя и ничем не выдавала свеё смятение.

– Я… испугался… за Вас, – сбивчиво объяснился я в ответ на вопросительный взгляд ее бездонных глаз.

…слишком… она вся слишком…

Она молча указала на коробочки, которые, как обычно, лежали в той же самой последовательности.

Я надеялся найти хоть какое-то отличие в их расположении, ведь должна же была хоть одна сдвинуться в момент необъяснимого возникновения горки… но тщетно… один и тот же узор… и я нехотя сел снова их собирать.

Надо было приходить…

…не надо…

Вся Пустошь в тот вечер обсуждала случившееся, а я собирал коробочки у ног Женщины с Окраины Пустоши.

День 20 ведения дневника

По совету Кайта я сообщила медику о своей вспышке, утаив, безусловно, чем она была вызвана и при каких обстоятельствах, и мне поменяли расписание процедур. К моему ужасу, он удвоил их количество.

Я посещала аппарат уже четыре раза, переживая эту пронзительную боль в голове от присосок, бьющих током. Во мне вызывали эмоции, погружая меня в различные ситуации, сканируя, как мой мозг реагирует на них, а потом применяли ток, чтобы дать понять мозгу, что эти эмоции нежелательны.

В этих ситуациях я общалась с людьми вживую, меня обнимала женщина, по всей видимости, игравшая роль моей матери, в этих «живых» картинках было много ярких цветов, много света. Было море, огромное, синее, бескрайнее, и я пыталась сбежать по морю, подальше от этого кошмара.

А потом брела домой и общалась с Кайтом, он успокаивал меня, а я страдала от боли в голове и пустоты в сердце.

– Такое ощущение, что из меня высасывают жизнь.

– Не стоит так утрировать.

– Ты не знаешь! Ты никогда не ложился в аппарат!

– Опять вспышка?

– Нет… Просто факт.

Было ощущение, что мне выжигают душу. Господин Альба упорно не хотел со мной общаться. Он избегал меня, как прокаженную.

Во мне гасили эмоции, а вечерами после процедур происходило нечто странное: я все чувствовала еще острее. Вкус кофе, запах города, я яростно обижалась на Кайта за его отстраненность, мучилась от невыносимого молчания в Архиве. Но все это я боялась показывать и говорить. Даже Кайту. Я бы не вынесла очередного похода к медику и продления процедур. Поэтому стойко все терпела. По ночам я забивалась в угол, скручивала подушку, пока побелевшие пальцы не затекали от боли, прижималась к этому самодельному жгуту лбом и оборачивала вокруг головы, чтобы склеить ее. Мне казалось, так я смогу унять бешенство и огонь, хлеставшие из меня. Скорее бы кончился этот ад.