Уже на подходе к дому снова замедлила шаг. Смеркалось, и я остановилась возле квадратной клумбы, наполненной голубоватым гелем, с огромными листьями.

Эти листья блестящего металлического цвета снабжали нас запасами воды, кислорода и тепла.

Какое-то время я просто стояла рядом с клумбой, осматриваясь. Город затих, а ураган-мятежник в моей душе только начинался.

– Сегодня я гуляла по городу. В белом браслете это не опасно. Гулять – это нечто новое в моей жизни.

– Как прошла процедура? Опиши подробности.

– Кайт… Иногда мне кажется, что ты меня не слышишь…

– Правильно, я тебя читаю.

– Я не об этом… – но тем не менее послушно описала все максимально подробно.

– Какие ощущения сейчас?

– Все спокойно. А возможно, напряженно.

– Когда следующий сеанс?

– Завтра, после работы пойду туда.

– Какие эмоции по этому поводу?

– Я не хочу идти, присоски делают мне больно. И вообще этот аппарат пугает меня.

– Не бойся.

– Ты так говоришь, будто испытывал уже то, что я испытала сегодня. Тебе легко говорить.

– Как знаешь.

– Ты попадался когда-нибудь так, как я?

– Как ты – никогда. Но все равно, не бойся.

– Я не стану бояться, ты, главное, будь всегда на связи. Если я буду знать, что ты ждешь меня, мне будет легче проходить процедуры.

– Ищи силы в себе, а не в «Зеркале», Пристань.

– Почему нельзя было просто написать «хорошо»?! Неужели я прошу так много??????? – резко нахлынувшие эмоции бросились в пальцы, и те сами собой набрали сообщение.

– Уооо. Ничего себе реакция.

– Прости меня. Прости!! Я не знаю… Я не проконтролировала себя. Это была чистая реакция.

– У человека после терапии не должно быть эмоциональных вспышек.

– Прости, пожалуйста.

– Не извиняйся. Ты тут ни при чем. Расскажи медику о том, что после процедуры у тебя появились вспышки агрессии. Он, видимо, ошибся с аппаратом или с продолжительностью сеанса.

– Я все сделаю, как скажешь…

– Хорошо. Я рядом, не переживай.

Эти Сектанты мешали мне пройти! Они так и стояли на коленях, натирая свой лоб камнем, они заполонили собой всю дорогу!

Я не хотел больше пробираться через них, касаться их тел! В конце концов, они мешали пройти всем! И если во всем этом болоте всех все устраивало, то меня – нет.

И тогда я попросил Пересмешника отодвинуть Сектантов.

Я должен был его остановить. Но я этого не сделал. Я ждал… …земля стояла твердо, и я смотрел…

А Пересмешник подходил к каждому Сектанту, хватал его руку-плеть с зажатым в ней камнем и расшибал ему голову. Один за одним. Он колол их, как орехи. И никто не сопротивлялся.

Сектанты ждали своей участи, не двигаясь.

Бордели затихли, изгои, уроды, пленники, приговоренные, рабы — затихли все и молча наблюдали за Пересмешником.

И я видел восхищение в их взглядах. И я видел их страх.

…делайте все, что я попрошу…

Так я вспомнил ту фразу, которую стал забывать…

Когда Пересмешник закончил, он заявил, что я могу пройти свободно. И что так должно быть всегда. Дорога передо мной всегда должна быть свободна.

Мы молча шли к нашей камере, а позади звонил колокол. Последний удар затих не сразу, он еще долго вибрировал в воздухе, пытаясь коснуться меня. Но не коснулся. По ком звонил тот колокол?

Теперь Пересмешника опасались все. Они шептали за его спиной, что он ненормальный. Что он ребенок Пустоши, а значит, худший из всех. Ведь его воспитывает Пустошь.

Никто и никогда после не выиграл у меня на ринге. Они просто не выходили драться со мной. Я не был самым сильным, нет. Но, возможно, они боялись потом не дожить до утра, если обидят меня.

Поэтому я стал вечным зрителем, ходил играть к Женщине с Окраины Пустоши, и все же… искал выход.