– Гордей…

– Поднимайся и иди за мной, если не хочешь, чтобы я тебя волок силой.

После короткого шумного вздоха, глаза Катерины становятся стеклянными. Охота отвернуться, чтобы не видеть очевидного испуга и полной растерянности. Но сейчас я не имею права на подобные маневры. Вместо этого протягиваю к девчонке руки и рывком стягиваю с кровати.

Настоящая свобода – это не иметь ничего. Никаких привязанностей. Никаких кровососущих связей. Духовных в первую очередь. После гибели сестры долгое время так и жил. Сейчас же… Проведя с Катей три месяца, я утратил свободу.

[1] Wunschzimmer(нем.) – Комната желаний.

4. 4

Таир

Катя не сопротивляется, но и не рвется выполнять указания. А я в кои-то веки не настроен ждать. Януш прав, слишком затянул с этим вопросом. В гостиную царевну все же приходится тянуть силой. Втащив в небольшой круг света, который дает последний уцелевший напольный торшер, сваливаю ее перед собой на колени.

– Что ты делаешь? – оживает возмущениями, хоть и растерянность еще слышится.

Я кладу руки на ремень, отщелкиваю металлическую пряжку, и Катерина, реагируя на этот звук, машинально опускает взгляд и стопорится им в районе моего паха. Меня и без того сегодня переполняют эмоции, которые я совершенно точно не должен испытывать. Ничего в принципе к ней не должен чувствовать. А тут еще снова всплывает тот самый раз, и меня бесповоротно кроет. Сознание расшатывает какой-то дурман.

Если нормально, чтобы так штырило от женщины, то почему я, блядь, только в тридцать два об этом узнал?

Не могу прекратить ловить реакции самой Кати. Малейшее изменение в лице, каждую мелькнувшую эмоцию, тени растерянности, удивления и опасения, трепет длинных ресниц… На характерном хрусте молнии царевна выразительно вздрагивает и судорожно сглатывает.

Напоминаю себе: то, что я делаю, не обусловлено желанием получить удовольствие. Те самые внешние обстоятельства толкают нас в новые рамки. Избежать близости не получится. Я не могу взять Катерину в «Комнату[1]» неподготовленной.

Это просто часть моей работы, какой бы дикостью подобное не казалось. Я должен действовать хладнокровно и собранно. Чтобы удержать самообладание, напоминаю себе и то, кем я на самом деле являюсь. На ум приходит не одна из десятков успешных операций. Вспоминаю первое жесткое задание в учебном лагере: поймать зайца, убить его ударом о дерево, быстро отрезать голову и, задержав дыхание, выпить кровь.

Катя… По основополагающим инстинктам и разболтанным эмоциям тот самый заяц, которого, как живое и безвинное существо, все еще жалко. Будто сам я снова – восемнадцатилетний пацаненок, до конца не осознающий, что в будущем ему придется при определенных обстоятельствах без промедления и каких-либо эмоций убивать людей. Нередко, во избежание разоблачения, даже мирных.

Все эти мысли, эмоции, ощущения… Все это мне не нравится. Все это должно прекратиться.

Сцепляю зубы и освобождаю налитый похотью член. Вижу, как Катерина сначала заторможенно моргает. Потом, напротив, проделывает это раз за разом – чаще и чаще. Бурно выдыхает, и этот выдох влажным паром шпарит мне член. Не успеваю сгруппироваться и тормознуть восприятие, как горячее покалывание распространяется по всему телу.

Морщусь и неосознанно резко втягиваю воздух. Пришедшие в движения мышцы лица каменеют, лишь когда Катя вскидывает ко мне изумленный взгляд.

Отражаю его.

Безусловно, она не понимает, что происходит. После всего, что было, и что я сам ей говорил… Она ведь не знает, что заставило меня изменить тактику. Ощущаю себя тупым, непоследовательным мудаком и все же говорю: