– Я не в том смысле, что прям купаться нужно, или что я хочу. Я хочу есть! Вот это и нужно, и вообще. Я набрал кучу всего, так что что-нибудь тебе придется. Тут и какие-то веселые йогурты с шариками, бананы, орешки, шоколад, сыр. Мой козырь – это пироги. Они прекрасны! Не сомневайся и пробуй! Я в прошлом году приехал из Абхазии со влюбленным в них желудком, так что уж какой-нибудь тебе приглянется.

– Ага. Купаться не обязательно.

– Да, ты что, конечно, – засмеялся.

– Тут река, красивая. Она не во всех парках есть. А тут еще и людей избыточных нет.

Он закончил шуршать и говорить. Протянул мне руку.

– Иди сюда! Я безо всяких намерений.

«Господи боже мой. Заберите меня отсюда! Как я тут оказалась?»

– Если без намерений, то это не интересно.

«Это говорю я? Это же, наверное, какое бы слово подобрать… – порочно?»

– Тогда с намерениями! Непременно. Если что – говори.

– Я не, я, как сказать-то. У меня не было мужчин. (Ужас! Ужас! Паника!)

– Хорошо.

«Что хорошего? Что он имеет в виду? Смеется? Серьезен. Растерян? Нет. Просто так сказал – чтобы что-то сказать? Вроде нет. Это действительно для него хорошо? А если были бы – было бы плохо? Нет, этого контекста тут нету».

– Ириш, садись. Чаю.

Я села так, чтобы одновременно быть на краешке коврика и прижаться к нему боком. Опора на одну руку, ноги подогнуты в противоположную сторону, колени смотрят вперед, касаюсь плечом. Села так, как прозвучало признание в контексте происходящего.

– Можно по-другому?

– Да.

Он сгреб меня, усадил перед собой, прислонив спиной к животу и груди. Я оказалась между его скрещенных ног и рук, его подбородок лежал у меня на макушке.

– Как у тебя чудесно пахнут волосы.

– Да? Любишь такие духи?

– Да, только это не духи, это другое. Хочешь музыку? Ухо?

– Да.

Вот оно! Музыка решает все. Музыка либо связывает вас вместе, либо отрезает друг от друга. Ничто не говорит столько о человеке, сколько может сказать любимая им музыка.

– Ты что больше любишь?

– Альтернативу, инди, классический рок, некоторую классику. Я люблю красивую, разную.

Он покопался в плейлисте и включил, передал мне ракушку наушника. Я вставила его в ухо и опешила. Это было все то, мимо чего я проходила в том, что слушала. Это были те песни моих любимых групп, которые я, сомневаясь, не включала-таки в свои подборки. Те баллады, которые не запоминала по названиям, хотя всегда рада была услышать в людном месте. Точное попадание в моих композиторов, только не «Танец феи Драже», например, а тема Одетты. Не «When the Levee Breaks», а «Your Time Is Gonna Come», не «Bliss», а «The Handler». Не «Pink Floyd», а Боб Дилан. Я слушала, и удивление мое росло. Это был мир и не свой, и не чужой. Тот мир, который мне всегда был интересен, но в который я никогда не заходила, только наблюдала через витрину. Ни одной ошибки, ничего, что мне бы не нравилось, при этом все не по моей мерке, а по какой-то, которая может подойти, только вот я ее не примеряла никогда.

Я, наверное, напрягалась, поэтому он взял меня за руку двумя руками и легко танцевал пальцами внутри ладони, словно перебирал клавиши. А я оттаивала. Ступор продолжался. Такое было ощущение, что я наблюдаю за происходящим, что все это не со мной. Это стало навязчивым постоянным попутчиком самоощущения, в это выкидывало непрестанно. А именно тогда ступор взял верх.

– Красивая очень сегодня река, непонятно, что в чем отражается – небо и вода. Ты будешь сперва какой пирог? Можно, я поем, ладно? Я сегодня еще не.

– Да, давай. Со сливами – я такого не пробовала никогда, чтобы не со свежими или вареньем.

– Я чаю налью в один стаканчик, а во втором пусть остужается, хорошо?