– Ба, я правильно понял, что скандала не избежать?

– Боже! Денис Саныч, вы так наивны, – бабушка дёрнула алыми губами и поправила идеально уложенные волосы. Она игриво катала фарфоровую чашку по мрамору столешницы, но я-то знал, что старушка моя нервничает, оттого и скалится. – Нельзя забыть о семье, а потом вернуться с жалким веником увядших роз. Думаешь, вот так просто снова стать сыном для нашей семьи?

– Для вашей семьи? А тебе юридическим языком ответить? Или родственным? Если первое, то поверь, не в твоей компетенции лишать меня статуса сына и внука. А если тебе фамилии жалко, то раньше думать надо было, ещё в роддоме, – вспыхнуть бы, да нет…

Я с удовольствием рассматривал мою вечно молодящуюся бабулю. Кстати, кажется, все вокруг знали, что если хочешь получить ворох проклятий, то просто назови её БАБУШКОЙ. У всех были эти милые добрые женщины, от которых пахло пирожками и клубничным вареньем, но только не у меня.

Марту Раевскую знал весь город – как приму балетного театра, а позже и его строгого, но справедливого руководителя. Она всегда была в центре событий, зачинщицей светских тематических вечеринок, а также предметом сплетен, зависти и дикого восхищения. Время щадило её, берегло тонкий стан, гордый профиль и чистые голубые глаза. И даже морщины ей будто шли, дарили шарм и безусловное доверие.

Марта будто поняла, о чём я думаю, и внезапно смутилась, но продолжила испепелять гневным взглядом. Не шевелилась, не дышала… Да она будто вызвала меня на дуэль. Внутри закручивалась буря… Я оттолкнулся от спинки кресла, наклонил корпус, чувствуя приторный аромат её бессменного парфюма. Секунды таяли, а я не сдавался, пока бабуленька не усмехнулась. И взгляд её как-то неожиданно потеплел и заскользил по моему лицу с откровенной лаской мягкой кошки.

– Вылитый дед, – прошептала она. – Упёртый, как табун быков! Раевский ты до костного мозга, а это, считай, болезнь. И смена фамилии тут не поможет. Гены, мать их етить…

– Отставить ссоры! – отец в шутку ударил по столу. – Мать! Накрывай на стол, пока эти друг другу морды не расцарапали.

– И без тебя, старого дурака, знаю, – мама обняла меня за шею, быстро расцеловала в небритые щёки, взлохматила отросшие волосы и скрылась в доме. – Я как чувствовала, пирог с персиками испекла!

– Так и скажи, что знала, – снова булькнула бабушка.

– Баб Марта, а что за наезды? – я закурил, взглядом спросив разрешения у отца. – Ты недовольна чем-то?

– А чем мне довольной-то быть? Растишь внука, душу в него вкладываешь, а он тебе ручкой помашет и носа в родительский дом не кажет. Этому быть довольной?

– Так, может, мне удалиться?

– Будь любезен! – рыкнула она и обернулась, выдавая свою ложь застывшими в глазах слезами.

– А вот фиг тебе, старушка моя ворчливая, – я отдал сигарету отцу, встал и обнял бабушку. Вот она с детства такая… Болтает, проклинает, а сама слёзы сдерживает. – Потерпи уж мою физиономию.

– Так и быть… Мог бы и предупредить, – бабушка прижалась щекой, ласково поглаживая своими сухонькими пальцами мои ладони. – Я Лизоньку бы пригласила.

– Ой, мам, и не надоело тебе? – отец внезапно так громко рассмеялся, что мы вздрогнули.

– О! Это ж моя невеста с пелёнок? – мне тоже стало смешно. Вспомнил все наши посиделки, разговор которых так или иначе сводился к неминуемой свадьбе с Лизонькой Муратовой. – Как она? Ждёт? Тоскует?

– А что ты веселишься? Есть категория преданных женщин, – бабушка взяла с подноса новую чашку кофе и отточенным жестом бросила в него щепотку соли. – Такие тебя никогда не предадут, не сбегут и не выставят посмешищем на всю округу!