Отчего-то я боялась разочаровать Марка. Жутко этого стыдилась — я ведь замужем, я клятвы давала! Но мне было страшно увидеть в его глазах то же недовольство, что и в глазах Билла. Если мой похититель окажется таким же монстром, как и муж — не переживу этого. Еще один мучитель уничтожит меня окончательно и бесповоротно.

Ладно, хватит умирать раньше времени! Я тряхнула волосами, которые небрежно распустил Марк, и отправилась одеваться. Выбор остановила на лимонном платье на тонких бретельках, обтягивающем, как вторая кожа, на пять дюймов ниже колена и с кокетливым кружевом по подолу. Оно пришлось мне точно впору и смотрелось изумительно. Я разглядывала свое отражение: неужели я могу быть такой?.. С силой пощипала щеки и зубами покусала губы, делая их ярче. Сейчас я была очень похожа на маму, и мне это нравилось. Я знаю, она была бы счастлива видеть меня такой: красивой, улыбающейся, свободной. В данный конкретный момент я свободна — нужно успеть насладиться этим пьянящим чувством. У меня есть, пусть и временно — до возвращения Марка — свой дом. Хотелось бы увидеть его.

Видно было, что Сальма обожает Кайманы: она с чувством расхваливала местный климат, кухню, природу, распахивая передо мной двери очередной гостевой спальни. Вилла была прекрасной: яркой, аутентичной, очень южной, без вычурности и ненавистного пафоса. Правда, одна деталь заставила меня потрясенно замереть, с неверием рассматривая инородный предмет в этом празднике легкости и океанической экзотики.

Сальма привела меня в просторную гостиную и первое, что бросилось в глаза — рояль. Белый, блестящий, новый. Было совершенно очевидно, что его поставили сюда недавно, потому что он абсолютно не вписывался в экзотический интерьер. На столе в корзине лежали кокосы и маракуйя, а на стене висело мачете, и вдруг рояль!

Стало приятно. Неужели Марк запомнил, что я играю? Кажется, у меня стокгольмский синдром. Я начинаю влюбляться в похитителя. Я подошла к инструменту, откинула клап и провела пальцами по клавишам, наполняя комнату нежными звуками. Прекрасно настроен.

— Показать вам пляж? — улыбнулась Сальма.

— Конечно.

Мы покинули дом и сразу попали в буйный тропический сад, поражавший яркостью красок, сладостью запахов и уютным стрекотом цикад.

— Это частный пляж, вас никто не побеспокоит: загорайте, купайтесь, отдыхайте, — говорила Сальма, а я пыталась глаза открыть и впитать в себя райскую красоту острова. Мучнистый песок, гибкие пальмы с глянцевыми широкими листьями и лазурное, ласково-игривое карибское море. В Палм-Бич прекрасные пляжи, а еще я была на Гавайях и на Южном берегу Франции, но только здесь мне захотелось плакать. Виной тому красота вокруг или мое внутреннее состояние, но я позволила паре слезинок скатиться по щеке. Это слезы очищения, им можно.

— Проверю, готов ли обед, — тактично произнесла Сальма, ретировавшись, оставляя меня наедине со своими тараканами. Если бы я была свободней во взглядах, поступках, мышлении — сию же секунду сбросила бы одежду и с головой окунулась бы в кристальную воду, как в день своего крещения. Но вместо этого я только прошлась по мягкой линии прибоя, наслаждаясь морской щекоткой.

Два следующих дня я не могла расслабиться, потому что напряженно ждала возвращения Марка. Предвкушала и боялась. Мысли о муже и отце, о страшной буре, которая, наверняка, разразилась в особняке, гнала прочь. Они отравляли мое существование долгих пять лет, топтали крупицы радости, редко выпадавшие на мою долю. Забрать у меня солнечные дни в раю — не позволю! Единственный, кто мог сейчас до меня дотянуться, с легкостью превратить жизнь в ад, а каждый вздох в пытку — Марк Нортман. Я не могла с точностью предугадать на чем зиждился его мстительный план, но чувствовала, что это опасная игра. В особенности для моего сердца. Он мне все еще нравился. Изменившийся практически до неузнаваемости отзывался внутри тем же теплом. Я очень надеялась, что не поплачусь жестоко за свою любовь с первого взгляда…