будут исполнены с охотой и радостью…

Вдруг что-то неуловимо меняется. Дрожь пробегает по спине незнакомца,и онрезкоотталкиваеттанцовщицу.Женщинанеуклюже падает. Молниеносным движениемрыжеволосыйобнажает шпагу. Клинокзловеще сияет,подсвеченныйизнутримрачным багровымогнем.Лазурные искоркиюркимизмейками пробегают от изукрашенного драгоценностямиэфеса до жалообразногоострия.Незнакомецнебрежноотводит руку,размахивается и…изо всех силвгоняет шпагумеждувлажныхот предвкушенияблизостибедер женщины!Стон сплетается с хрустом.Брызжеткарминоваякровь.ОНАкричит, но это не крик боли, а вопльудовольствия…

Еще, еще и еще! Глубже, еще глубже, до конца! Клиноктверд и красен от крови. Онпроникаетв плотьпо самуюрукоять.ОНАзахлебывается воплеми откидываетсяна серые камни плиты. Незнакомец подходит к поверженной танцовщице, презрительно смотрит, склоняется.Рукав золотой перчаткесрываетс ЕЕлицаизмятуюполумаску.

Глаз нет… На их месте зияютдвабездонныхпровала,сочащиеся чернымии смолянистыми,тягучими,как деготьслезами.Из промежности женщины бьетфонтан густой,алой крови…

Пустота заполняется запахом корицы и жасмина…

ОН дергается, кричит…

***

ОН проснулся от холода, что пронзал до начинки костей, наплевав на лето и духоту прокуренной квартиры. Капли пота рваным ожерельем покрывали лоб, в горле скрипела сухость пустынь, а вопли мочевого пузыря были способны перепугать до икоты половину квартала.

Мужчина вскочил с дивана, смерчем пронесся в уборную и с наслаждением помочился. Открыл холодную воду, сполоснул руки и лицо. Шумно прочистил нос и хорошенько обтерся полотенцем. Еще не до конца проснувшийся, но несказанно довольный, ОН прошел на кухню, распахнул дверь холодильника и достал коробку нежирного кефира.

Зеленые электронные часы пропикали четыре. ОН сидел на подоконнике и глотал кефир из высокого богемского бокала. Мелко дрожали руки. Черноволосый нервно курил и пытался собрать в кучу расползающиеся мысли. Увиденный сон, подобно бугристому рабскому тавро, намертво пропечатался на шероховатых стенках сознания. В душе надоедливой осенней моросью висела тревожная муть.

«Что это может означать? – думал ОН, попеременно прихлебывая и затягиваясь. – Можно ли верить снам? Сколько в них правды, а сколько лжи? Да и вообще, что, собственно говоря, было показано?! Ерунда, мелочи! Вполне возможно, что сон правдив. Да, ОНА где-то и с кем-то встречалась. Возможно, встречается до сих пор! Возможно, уже живет! И, что?! Ты ведь знал об этом! Знал давно! Именно в этом заключалась проблема ваших отношений! Именно эта правда ежедневно убивала, высасывала капли твоей крови и крохи сил! Из-за этой жестокой правды ты и хотел расстаться! Хотел, но не мог. А ОНА смогла! ОНА собралась и ушла! Теперь твоя женщина свободна! Свободен и ты, но что тебе в этой свободе?! Что тебе в ней, если применить ее сомнительные дары нет ни сил, ни желания?»

Размышляя, ОН не стремился найти точных ответов или докопаться до сомнительных истин. Ответов не было, а истин не существовало. Риторические измышления давно превратились для черноволосого в привычку, непременный атрибут частых депрессий и добровольного заключения в тюрьме внутреннего одиночества.

Подгоняя результаты измышлений, ОН вел монолог, пытаясь приблизиться к набору сомнительных выводов:

«Можно воспринять сон, как данность. Можно – наплевать и забыть. Можно сломать голову, захлебываясь желчью и ревностью…»

Вырисовывалась банальная схема отношений к происходящему, но факт, равнодушная реальность не давал уйти от главного:

ОНв полномодиночестве и понятия не имеет, где в настоящий момент обитает ОНА…