– Не за что, не за что, – не оборачиваясь, ответила за двоих Гусева и перевела взгляд на своего мужчину.

Тот, вспомнив официальную причину недавней добродетели, дважды кашлянул и развернул зеркало заднего вида, дабы проще было с брюнеткой общаться.

– Давай знакомиться, – уверенно начал он. – Я Василий, а это Наталья – моя девушка. Едем к моим родственникам в Кызыл. А ты?

– А я Света. Еду к подружке, ну и по делам заодно.

Фомину девушка тоже показалась простой и открытой. Но ее голос… что-то в нем прозвучало для него особенное. Что-то позитивное, светлое, почти детское.

– Светочка, скажи нам, пожалуйста, – медленно, подбирая слова, продолжил Фомин, – а как ты относишься к этой войнушке? Поддерживаешь?

– Э-э… – девушка не сразу нашлась с ответом.

– Он про СВО, милочка, – снисходительно пояснила Наталья. – Больная темка, знаешь ли.

– Ну я поняла, что про СВО, – заерзала, теребя ремень безопасности, пассажирка. – Просто неожиданно как-то.

– Не бойся, Светочка, – попытался успокоить Фомин, – мы за ответ не осудим. Да же, Наташ?

– Конечно, любопытствуем просто.

– Ну-у… – все еще мешкала брюнетка. – Не знаю. У меня слишком мало информации, чтобы точно сказать. Хорошо это или плохо, – добавила она после паузы.

– То есть как? – театрально нахмурил брови Фомин. – А как же демилитаризация? Денацификация? Защита жителей Донбасса? Ты против, что ли?! – саркастично выдал он.

– Ну вы же вот и сами несерьезно! – звонко рассмеялась в ответ Светлана. – Это же только часть целей, у многих они отклик находят. А есть еще непубличные цели, есть издержки, альтернативы… Сложно все. А вы не поддерживаете?

Василия порадовало, что симпатичная ему особа не является стандартным «продуктом пропаганды», даже слегка удивило. И все же он не мог понять, почему та колеблется, занимает какую-то неуверенную позицию.

«Наверняка боится, – решил про себя он. – Сволочи, запугали народ!»

– Да, милая, мы не поддерживаем, – первой откликнулась Гусева, наконец решив обернуться к собеседнице. – Ведь люди же умирают! Экономика рушится, страна в изгоя какого-то превращается. Везде цензура, вранье и злоба. Что ж тут хорошего может быть?

– Ну-у… – не спешила соглашаться попутчица. – Ну вот допустим, ваш ребенок подрался. И драку первым начал.

– Наш ребенок? – рефлекторно переспросил Василий, вдруг ощутив, что внутренне совсем не противится фантазии о наличии у него детей, даже наоборот, как будто желает ее.

До сего момента они с Натальей были приверженцами идеологии «чайлдфри», полагая детей очевидной помехой для их счастливой жизни. Это ощущение так удивило Фомина, что он на несколько секунд совершенно выпал из разговора.

– Ну да, ваш ребенок, – бодро продолжала Светлана. – Вот вы же его не будете сразу наказывать, так? Вы ж сразу разберетесь: что да как, почему полез в драку, кто обидчики. Так ведь?

– К чему ты, милая? – вынуждена была отвечать за двоих Наталья. – Любой нормальный родитель так сделает.

– Это я к тому, что с войной так же. А вы упростили все… слишком, – девушка осеклась, видимо, осознав, что могла обидеть своих собеседников. – Как с демилитаризацией и денацификацией, только наоборот, – спешно добавила она и, чуть подняв уголки губ, затихла.

Повисло молчание.

Гусева, разозлившись, дважды нервно выдохнула. Руки ее непроизвольно сцепились на поясе, губы сжались. Ей очень хотелось прямо здесь высадить дерзкую и глупую девчонку, наказать ее за… Она толком не могла сказать, за что, и, все еще явственно ощущая обиду, перевела полный негодования взгляд на Василия.

– Вась, что скажешь? – так и не дождавшись его реакции, пришлось спросить ей.