Похоже, достаточно много, раз проводник аж икать стал от страха.

– Папа, мне страшно! – промычал Жан Г.

– Спокойно! Без паники! – воспрянул духом проводник и проглотил жвачку. – Просто сверху замерзли провода.

– Мы упадем и лазобьемся? – заскулил картавый Жан Д.

Мы застряли между двух металлических столбов, кабина начала раскачиваться на ветру. Вцепившись в перила, я повернулся к нашему главному выдумщику Жану А., как будто тот мог чем-то помочь. Но он был крайне занят – его тошнило прямо в вязаную шапочку кузенов Фугас.

– Заметьте, – продолжал проводник, – с подобными кабинами редко что-нибудь случается. Последняя авария произошла в прошлом году: пассажиры всю ночь провели на высоте посреди снежной бури, пока до них не добрались спасатели.

– Прекрасная перспектива, – сглотнув, сказал папа.

– Но с вами профессионал. Вот, кстати, мой коллега в прошлом году, когда кабина была перегружена, пожертвовал собой. Он выпрыгнул и полетел вниз, как белый ангел.

– И что дальше? – полюбопытствовал папа.

– Шмякнулся с трехсотметровой высоты, как жалкая кучка птичьего помета.

– О, не обращайте на нас внимания, – папа еле сдерживался. – Мы бы не хотели, если что, лишить вас такой радости.

– Да вы что, это я просто так вам рассказал, – пожал плечами проводник.

– Тогда я бы все-таки попросил вас заткнуться. Здесь дети. Они впечатлительны…

Он не закончил фразу, потому что кабину шатнуло в сторону – и она поползла вверх.

Путешествие продолжилось в полной тишине. Когда дно кабины коснулось земли на вершине Большой стрелы, мои коленки ходили ходуном, а сердце выпрыгивало прямо изо рта.

Пока папа пытался развернуть карту местности, мы стояли на какой-то платформе и стучали ногами.

– Ну, вот мы и на месте! – попытался поднять наш боевой дух папа. – Это – вершина Большой стрелы. Ребята, приготовьтесь увидеть один из самых красивых пейзажей, которые только можно себе представить.

Да уж, разве что «представить». Туман здесь был еще гуще, чем внизу. Мы еле-еле различали носки своих ботинок. К тому же температурка была около минус 80 градусов: когда Жан А. захотел плюнуть, слюна застыла у него под губой, как прозрачный сталактит.

– Так… Судя по карте, отсюда мы можем увидеть сверкающие на солнце выступы горного склона… А в самом сердце лощины – крохотные домики живописной деревушки…

– Класс! – не выдержал Жан А. – А теперь все в укрытие…

Папа поспешил нас сфотографировать во время этой экспедиции. На снимке видна только его рука крупным планом, которая тщетно пытается укрыть фотоаппарат от сумасшедшего ветра, а сзади мы вшестером, слипшиеся, будто выжившие в авиакатастрофе сиротки.

Это все, что запомнилось мне о поездке на Большую стрелу: фотография и еще маленькая точилка в виде лыжной палки, которую Жан А. стащил в сувенирной лавке – мы укрылись там от ветра в ожидании обратного рейса канатной дороги.

– Хоть какая-то польза от поездки, – потирал ручонки Жан А.

Наутро у всех была температура 39. У всех, кроме папы и мамы, которые бегали из комнаты в комнату, разнося сироп от кашля.

Казалось, что мне в уши засунули вату, а буквы в книжке скачут перед глазами. Я проспал почти целый день.

Когда я проснулся, по моей кровати прыгал Жан А. и дико орал.

– Смотри, – кричал он, тыча мне в нос пустым рукавом пижамы. – Моя рука! Я ее отморозил, и папа отрезал ее маникюрными ножничками.

– Вот и хорошо, не будешь больше ковырять в носу, – буркнул я.

Он свалился на кровать, как будто корчась от боли:

– Я однорукий! Мне прикрутят щипцы для сахара к кровавой культяпке…

– Слышу, больные пошли на поправку, – неожиданно прервал этот цирк папа. – Уже скачем вовсю, как кузнечики!