Павел Грозин

Теплый коньяк обжигает горло и, скатываясь в желудок только усиливает противное чувство тошноты. Должно же быть наоборот? Выпил, и похорошело, и жизнь уже не кажется такой бессмысленной и серой?

«Сломалось что-то, не работает – тру лицо и ничего не чувствую. Замерзло, онемело».

– Лимончик? – пальцем толкает ко мне тарелочку Томский.

– Не-а – отмахиваюсь я, а сам не отрываясь смотрю на подиум.

Там в дыму, под модный молодежный музон извиваются девочки. Отвлекает. Плавные движения заставляют блестящие ниточки костюмов переливаться на идеальных телах, блестки и стразы играют в неоновом свете, намертво притягивая мужские взгляды. Сознание плывет, но забыться не получается.

Ника сегодня тоже танцует. Злая. Чуть вытягиваю шею, чтобы рассмотреть ее в третьем ряду. А как она хотела? Это в своем городе она была звездой, а в столице…

«Девочка не из тех, кто сдается – ухмыляюсь, наблюдая, как она стекает с пилона».

Старается, наклоняется так, что кружевное белье не в силах скрыть ее прелести. Пошло раздвинув ноги, трясет задницей перед захмелевшей публикой. Фокусирую зрение и цепляюсь за ее ярко-рыжий хвост.

«На кой хрен я ее с собой приволок? – проскакивает в голове. – Ну, случилось по пьяни, утром протрезвел и ушел?»

– М-м-м, не девочка, а чистый секс – слышу слева от себя голос Геры Томского.

– Выбирай любую – делаю широкий жест, и заплетающимся языком продолжаю – блондинку, брюнетку…

– Вон ту рыжуху – лыбится Томский, и я трезвею.

– Подумай еще – подмигиваю ему и продолжаю наслаждаться Никиным танцем.

Даже как-то отпускает. Делаю глубокий вдох и тянусь к цитрусовой нарезке.

«Не надо было ее тащить в столицу».

Музыка меняется, свет гаснет… остается одно ярко-красное пятно в центре зала.

– Дошли до горячего – поворачиваюсь в сторону Томского и кивком указываю на подиум – сейчас стриптиз будет.

– Полный? – хрипит Томский.

– Самый что ни на есть трешовый – салютую шотом с коньяком я.

Гера расстегивает верхние пуговицы на рубашке и, развалившись на диванчике, устремляет взгляд на фигуристую красотку, что виляя бедрами, идет к шесту.

«Поплыл мужик – отмечаю про себя, да только не смешно. Я месяц назад так поплыл… Поплыл и приплыл».

Расстегиваю рубашку, вспоминая, что надо было бы домой заскочить после… Не смог… Казалось, всего-то, собрал Лялькины вещи, а ощущение, что сам переехал. Отвез сумки и сразу в клуб.

«Перемены, мать их! Они всегда некстати, но здесь… давно надо было что-то решать. Мне жаль?».

Окунаюсь в воспоминания, пытаясь понять как так получилось-то.

Месяц назад

Проснулся оттого, что во рту все пересохло, словно в Сахаре.

«Что за нафталиновая вонь – почмокал губами. – Попить бы».

Попробовал разлепить глаза и осмотреться.

– Твою же… – сорвалось с губ чужим голосом.

Чужой, потому что я не узнал этот хрип, я вообще ничего вокруг не узнал.

– Уже не спишь? – тонкий писк раздражал и без того больной мозг.

Если я верно ориентируюсь, то хозяйка этого голоса находится где-то слева. Дергаюсь, поворачиваю голову и матерюсь, потому что все кирпичи в моей черепной коробке дружно перекатываются влево.

– Ты кто? – спрашиваю, размазанное рыжее пятно на соседней подушке.

– Ника, – противно хихикает рыжая.

«Дело – дрянь – мелькает в голове, и я начинаю вспоминать все, что было накануне вечером».

Память подводит и работает с перебоями. Восстанавливаю отрывки и склеиваю их как заправский киномеханик. Я вспоминаю, зрение возвращается, Ника куда-то сбегает и появляется вновь уже с минеральной водой…

«Ничего так, девчонка – рассматриваю ее, пока с хрустом сжимаю бутылку и высасываю жидкость».