– Прости, Катя, а Славик что, не женат? – спросил Андрей.

Катя с ироничной улыбкой посмотрела на Андрея и ответила:

– Почему же – женат.

– Тогда почему же у нас на вечере он был один? – спросил Андрей.

– Он был не один. Он был с женой.

– Прости, Катя, но это какая-то мистика, – сказал Андрей.

– Да, действительно, Славик – это личность мистическая. Он женат на моей маме, и она постоянно живет с ним – в его сердце. При этом трагедии он не чувствует. Это вроде бы как Тургенев.

– Случай очень редкий. Не завидую, – сказал Андрей, – он, наверное, болен.

– Ты уже знаешь, что моя мама – профессор медицины и работает заведующей кардиологическим центром. Лечить сердца – это ее профессия. Так что сердце Славика под надежной защитой.

Параллельно с медикаментозным лечением мама применяет «метод личного участия». Этот метод благоприятно воздействовал на пациентов и помогал их быстрому выздоровлению. Особенно тех больных, которые заболели из-за социальных факторов. Иногда с одним больным мама проводит несколько часов, выходит с больными на прогулку. Гуляют по парку, сидят, беседуют на скамейках. Мама изучала причины возникновения заболевания. В прежние времена люди получали инфаркт не в связи с атеросклерозом, который возникает от чрезмерного потребления продуктов животного происхождения, как в большинстве случаев сейчас, а в связи с сильными душевными травмами, сильным нервным потрясением, вызванным войнами, бандитизмом, потерей близких людей.

Таких больных мама вылечивала часто не лекарствами, а своим присутствием, своей скромностью, чувствами, своим обаянием, своей красотой и энергией, которая исходила от нее. Когда мама предлагала больной и особенно больному, прогуляться с ней по скверу, то больного это исцеляло иногда лучше, чем инъекция гепарина. После таких прогулок и разговоров с мамой лежачий больной уже на второй день ходил по палате, по коридору, улыбался. Все это указывало на целебное воздействие душевного отношения.

Увлеченные разговорами, Катя и Андрей не заметили, как пролетело время. По радио объявили посадку. Пассажиры стали покидать зал ожидания и выходить на перрон.

На улице было темно, лишь по углам вокзала, на входе и выходе, под металлическими абажурами, покачиваясь на ветру, горели электрические лампочки. Снег прекратился час тому назад, но небо было серое, и снежные тучи висели прямо над головой. Мороз стоял под сорок градусов. Сухой снег хрустел под ногами. Рабочие фанерными лопатами с длинными черенками, сделанными из ящиков из-под «Беломора», уже заканчивали очистку перрона от снега. Поезд стоял возле вокзала. Осмотрщики-автоматчики ходили вдоль поезда, стучали молотками по колесам, доливали в буксы масло. Слесари просматривали и меняли тормозные колодки. Машинисты сидели на своих местах, высунувшись почти наполовину корпуса в окно, наблюдая за техническим обслуживанием поезда, и поджидали команду диспетчера. Кондукторы под звуки скрипучего снега под ногами прохаживались возле своих вагонов, поджидая пассажиров. К вагону-ресторану подвезли последнюю тележку с водкой и пивом. На перроне, возле стенки вокзала, в двух метрах от двери, завернутая в тулуп, в длинных катаных валенках, в шапке из оленьего меха, сидела старушка, раз за разом повторяя: «Мороженое, мороженое».

Опять объявили посадку.

– Ну, что, Катя, пора и нам, – сказал Андрей.

Они взяли вещи и пошли к поезду. Возле вагона, улыбаясь, их встретила знакомая кондуктор – Люба. Обнимались с ней, как старые друзья. Она расспрашивала: как встретили? Почему так быстро возвращаетесь?

– У вас опять купе на двоих? – спросила Люба. – Ну, хорошо, идите, занимайте купе, располагайтесь. В вагоне очень тепло. Даже окна будете открывать. Я как чувствовала, что вы будете возвращаться, натопила на совесть.